От обострившегося зловония, зрение Финша пришло в норму, и он видел эту сцену: детей, насильно плетущихся вслед никому не нужных мертвецов, сдерживающих и нет вольно-невольно слёзы в покорном безмолвии. Многие крайние люди бросали полные ненависти и страха взгляды на Гайстлиха, от которых становилось не по себе. Понимая, что именно этих людей пока не стоит опасаться, он понял, что это его состояние как-то связано с их какой-то жаждой жизни; того, что было до того вечера, отнявшего больше, чем какие-то работорговцы из Заморья; саму жизнь так, что Финш для них стал плотским воплощением смерти. В общем, Гайстлих от всего этого видел недоброе предзнаменование в недалёком будущем и от того, в частности, что смерть здесь явно не имела почёта, кроме, пожалуй, человеческих останков, выраженных в погребении. И это всё рождало в нём изумление и вопросы: почему они не радуются смерти и не сорадуются умершему, но скорбят да горюют? Почему радуются рождению, тогда как сам родившийся не рад этому? Почему же не наоборот: радоваться об умершем и плакать по-рождённому, сочувствуя всему окружающему?…
Внезапно Финшу захотелось кричать в гневе и возмущении о том, что они не правы в своих скорбях и радостях, что вот он, некогда рождённый, принёсший тогда радость, но ныне отвергнутый родителями, устрашающий, страшный человеческому существу, вызывающий не радость, не счастье от своего присутствия, но ужас и ненависть, страх и боль. И только смерть его даст утешение всей Вселенной; и будут улыбаться в неге от юной смерти без сожаления и скорби о нём, ибо нет более устрашения, погиб устрашающий, нет его больше и более не будет! Но почему же люди поставили смерть вечным врагом своему существу, своему естеству? Почему они не мыслят о смерти так же, как о пище?…
Огненный порыв ушёл, не выпущенным в словах наружу, оставив некий след. Образ канул в бездну человеческой памяти. Взор вновь обратился к погребальной процессии, в которой некоторое люди опирались на своих ближних, другие отходили в сторонку, чтобы опустошить желудок. Они все кашляли. Бледные, обречённые на то, что ненавидели; шли туда, куда и их повезут очень скоро, что сознавали как никогда. И всё ж таки Финш сказал намеренно громко, чтобы именно все услышали:
– Я никогда не умру подобно вам, своей или не своей смертью…