Но, только, спасая его жизнь, он забыл спасти его душу, которая так и осталась в этом аду.
Винит ли Алессандро себя в том, что случилось с теми людьми? Конечно, да. Еще безжалостней обвиняет он себя и в смерти падре Фелино, которого застрелили в тот же день. Винит он себя и в чем-то еще, о чем я и не догадываюсь. Но его чувство вины парализовано, обездвижено, сжато, как ком в горле: в надломанном голосе, в недосказанных словах – я ведь замечаю это, вижу постоянное напряжение, которое не уходит даже, когда ему все-таки удается заснуть. Наоборот – усиливается.
Губы дрожат, подергиваются веки. Дрожь охватывает его тощее тело. Резко запрокидывает голову, бормоча что-то, словно одержимый. Ему снится кошмар, а я не хочу будить его, ведь он не поспал еще и двух часов…Потом громкий прерывистый вздох, рывок, словно кто-то невидимый всадил ему в спину нож. Он открывает глаза и сразу отворачивает от меня истомленное лицо, проводит по нему ладонями, изгоняя из себя этого невидимого…
– Опять кошмар снился?
– Не помню.
Почему-то, я хочу сказать ему: «Ты не виноват»…или просто – «Вернись»…
Я молчу.
Кома… Иногда я надеюсь, что мой Сани не умер, а находится в коме. И, каким бы странным это ни казалось, именно его отягощенную воспоминанием, воспаленную и больную совесть я воспринимаю как синдромом жизни. Именно на нее я украдкой уповаю, когда хочу сказать «ты не виноват», но молчу.
Он встает, одевается, уходит. А время еще 5 утра.
5 утра…
Эти мысли мучают меня, потому что время 5 утра. Час волка. Час хищника. В каждом из нас живет хищник, и если его не поить чужой кровью, как это делает мой отец…или даже Рамин, он начинает глодать нас самих. Предрассветный час – час агонии.
А днем все пройдет. Днем я попытаюсь убедить себя, что ложь – правда, а правда – ложь, и искренне буду играть роль нас прежних. Хотя опять придется играть за двоих…
Вот поэтому мне легче сейчас находиться с Анхелем. Ему не нужно играть в самого себя, чтобы смеяться, шутить и верить.
И он уж точно не террорист. Какой там! Даже тот случай… Да что тот случай? – Подумаешь – тупая бессознательна месть за сестру. Не больше. И то, что мы устроили в «Континентале» после – его это ни капли не изменило. Он не террорист. Он обычный бесшабашный 20-летний парнишка: мечтает о светлом будущем, смеется, шутит, дурачится.