Через пять минут он сидел в кабинете заведующего. Над столом висел портрет Дмитрия Ивановича Менделеева. Рядом белели графики и прейскуранты. На дверях болталась табличка – «Не курить!». Трусливая рука перечеркнула «НЕ» дрожащей линией.
«Оппозиция не дремлет», – подметил Джон Смит.
– Я прочитал ваше объявление, – сказал разведчик.
– Механик вот так необходим, – сказал заведующий, – был у нас отличный механик, сгорел на работе. В буквальном смысле. Пошел он к тестю на именины. Семь дней потом на работу не выходил. На восьмой день явился, заказал в буфете горячий шницель, только откусил и сразу вспыхнул, как бенгальская свеча…
– Я хотел предложить свои услуги, – молвил Смит.
– Документы позвольте взглянуть.
Разведчик вынул из кармана фальшивые новенькие дивные бумаги.
– Оформляйтесь, – произнес заведующий.
С тех пор каждое утро разведчик сворачивал в задохнувшийся среди каменных глыб переулок, надолго исчезал в машинном отделении химчистки, где вибрировала центрифуга, краска летела с потолка и нестерпимо пахло вареными ботами.
Джон Смит зачищал клапана, следил за уровнем воды в баллонах, менял индикаторные трубки, чутко вслушиваясь в неровный пульс машин.
Как-то раз он задержался, меняя изоляцию, а когда вышел из-за прилавка, направляясь к дверям, то увидел Надю, которая стояла перед зеркалом и, нахмурившись, себя разглядывала.
Они пошли рядом, окунулись в солнечный и мокрый день апреля, а у них за спиной ночная вахтерша тетя Люба тотчас же с грохотом перегородила дверь железной балкой и навесила замки.
– Ну и ветер, – произнес Джон Смит, – как бы вас не унесло. В такую погоду надо обязательно взять под руку толстяка вроде меня.
– Вы не толстый, – сказала Надя, – вы самостоятельный.
– Можно, я вас провожу? – сказал разведчик и добавил: – По-товарищески.
– Я далеко живу, – сказала Надя.
– Вот и хорошо, – обрадовался Джон Смит, наступая в лужу, – вот и прекрасно.
Приемщица Надя не считала себя красавицей, но она была милая, с голубыми глазами и мальчишеской фигурой, а когда сидела за барьером, положив локти на отполированный до блеска стол, клиенты в брюках пытались разговаривать с ней и шутить, но девушка лишь постукивала карандашом, и в голосе ее рождались особые, неприятные, судебно-исполнительные нотки:
«Распишитесь, гражданин!»