По улице двигалась колонна пленных немцев. Анна и мать, надев платки, вышли за дверь. Немцы выглядели смешно – закутанные в тряпки, хлопали себя руками, пытаясь согреться. Один немец голову закутал в китель, а когда проходил мимо дома Рязанцевых, то вытащил из кармана кителя зажигалку; покрутил ей над головой и закричал: «картошку! картошку!».
– Глядеть больно, – вздыхая, сказала Агафья Кирилловна, показывая немцу пустые ладони.
– У меня жалости нет к захватчикам! – резко ответила Анна. – Кто их звал?
– Подневольные они, лучше скажи: кто их гнал сюда? – проговорила, покачав головой, Агафья Кирилловна.
Колонна заполнила улицу. «Может, и Васька ходит так же у немцев» – рассматривая колонну, подумала Агафья Кирилловна. И защемило сердце у неё, когда снова подумала, что не пишет с фронта сын. Как будто поняв мысли матери, Анна сказала:
– Василий не пошёл бы так у немцев, он скорее бы перегрыз горло конвоиру.
Мать с благодарностью глянула на Анну, почувствовав гордость за сына Ваську, которого дочь сделала героем в её глазах. Зашли в дом. Агафья Кирилловна сунула в печку поленья. Анне сказала:
– Возьми хлеб в столе, ты ведь не ела.
– Возьму, – ответила Анна, открывая стол. – Нет ничего. – Махнула рукой, глянув на племянников. – Я не голодная…
Сашка боком подошёл к бабке и приблизил рот к её уху:
– Баба, хлеб Вовка съел, а мне мало дал, – показал на кончик пальчика.
– Бессовестные! – зашумела Агафья Кирилловна. – Тётку оставили голодной. А ты лежишь, не мог присмотреть за малыми! – накинулась она на Семёна. – Я-то забегалась, второй день не везут хлеб, простояла зря. Чего замолчал?
– О чём говорить? – буркнул дед Семён из комнаты. – Хлеб на деньги дают, на карточки не дождёшься.
– Так давай деньги, пёс шелудивый, чего прячешь? – с собой не унесёшь в могилу!
– Сама скорей подохнешь! – хриплым голосом отвечал старик, трогая карман.
– Щупаешь карман! Как уснёшь, я отрежу его! – закричала Агафья Кирилловна. – Не моешься по месяцу, а раздеться боишься! Деньги прячешь, а жрать садишься! Ни стыда, ни совести!
– Не вымогай, сука, прибью! – закричал, трясясь в постели, Семён.
Вечерело. В печной трубе засвистел ветер.
– Ума не приложу, как жить, – сокрушённо проговорила Агафья Кирилловна, натягивая носок младшему внуку на ножку.
– Баба, мы куда? – спросил малый, шмыгнув носом.