Пришлось идти к колодцу. Вода глубоко, вертеть пришлось долго, пока вытянул ведро. Даже кружки нет, неловко, но он справился и, освеженный, захотел пробежаться, покрутиться на турнике, просто расправить плечи. А плечи – ничего, мускулатуру он наращивал регулярно, отец за этим следил, утверждая: «кем бы ты не был, бойцом быть обязан». Надо бы в саду место выбрать, где отжиматься. Пятьдесят раз утром, пятьдесят раз вечером. С вечера и начнет.
Солнце едва поднялось. Отсюда, сверху, видно было, как выбегали на двор люди, все по нужде, и колодезные вороты перескрипывались каждый на свой лад. А он рано встал, едва не раньше всех. Знай наших! Стало еще веселей, и поганый вкус во рту прошел совершенно от листа щавеля, что нашелся неподалеку. Огородик поповский. Захирел, зарос чертополохом, а все-таки польза.
От щавеля захотелось и поесть. Со вчерашнего много, много чего осталось.
В зале он первым делом поглядел Ерему. Нет парня, не видно. Ушел в эту, как ее? Шуриновку? И ладно.
Остатков хватило на сытный, тяжелый завтрак. Жаль только, сухомятка. Что ж дальше делать?
В дверь постучали.
– Еремки нет у вас, студент? – девица из сельсовета заглянула, любопытствуя.
– Да он собирался уйти, вроде, – Никифоров оправил на себе одежку, смахнул за окно крошки.
– Должен был меня сначала дождаться, – Клава и сердилась, и улыбалась. Чему? Ничего смешного. Сажа у него на носу, что ли? По простоте улыбается, по глупости, из бабьего интересу.
– А вы тут один ночью спали?
– С кем же мне спать еще? – сказал и покраснел, вышло двусмысленно. Клавка так и прыснула.
– И не боялись?
– Чего?
– Некоторые боятся. Ночью прийти сюда – самый страшный спор раньше был. Кто из парней решался, полгода потом хвастал.
– Суеверия, – хотелось говорить и говорить, но вот о чем?
– Вы городской, с понятием, а у нас темных много. Комсомольцы боролись с предрассудками, Аля… – она запнулась. – Мне к ней надо, а то придет дядя Василь.
– Он вам… он тебе дядя?
– Троюродный. В селе каждый, почитай, кому-нибудь да родня. Так я пойду, – сказала она полувопросительно но и как-то… нехотя? дразняще?
Никифоров подумал немножко и пошел вслед за ней.
– Куда он ее задевал? – Клава искала что-то, больше глазами.
– Что задевал?
– Да тетрадь, записывать в которую.
– Дайте, я посмотрю, – Никифоров подошел к гробу, дыша осторожно, еле-еле.