Кругом пестрело от разнотравья. Все перемешалось: красноватый ковыль, тысячелистник, полынь, василек, шалфей.
Здравствуйте, давние знакомые! Цветы зазывают остановиться, приглядеться, принюхаться к каждому. Настой запахов таков, что порой невозможно выделить какой-либо.
– А вон пижма, рядом медуница, Иван-чай, чертополох, подорожник, дикая мальва, татарник, – перечислял Константин.
Песня цветов чудесным образом была разлита вокруг нас, и тихий восторг переполнял душу.
Вокруг, словно в далеком детстве, искрился мир, полный новизны открытий, света и теплыни… Не хватало рядом только деда, мамы, сестренок… И еще я все искал глазами где-либо свои особо любимые цветы – желтенькие, беленькие, фиолетовые колокольчики. Но этих милых спутников моего детства не было. Не их время – лето уже в разгаре.
Мой спутник опускается в благоухающее царство, стоит на коленях. Над ним, около него трепыхаются разноцветные бабочки.
– На, – протягивает мне фотоаппарат. – Щелкни пару раз, пожалуйста.
Он сидит в траве, похожий на большую древнюю, давно исчезнувшую птицу и вот в этой сказке вновь объявившуюся, и удивляется тому, что все реально, как раньше. Все, как в былом. И нету этому миру и этому цветению конца и края. Все вечно и остается навсегда. Нас не будет, наших потомков не будет, а это чудо – степь-матушка русская будет вечно!
А может ли так думать человек-птица, сидящая передо мною в этом райском уголке?
– Может, может, – говорю вслух, и Константин глядит на меня, недоумевая: я говорю сам с собой в этом благоуханьи воздуха и света.
Пожалуй, впервые тогда, как нигде, я благоговейно ощущал божественность мира…
…Мы отдалились от реки, наверное, уже километров на пять, поднимаясь все выше и выше. Открывшаяся перед нами степь не давала оторваться взгляду.
…Этот край заселяли смелые люди. Открытые пространства, снега и лютые морозы зимой, суховеи летом, набеги ордынцев – все требовало характеров твердых и решительных.
Еще до нашего похода я прочитал у Бажанова в книге «Вольный город пионеров Дикого поля», что многочисленные стада сайгаков, диких лошадей, а позже и одичавших лошадей домашних пород поселенцы отстреливали порой не только ради мяса, но и для защиты посевов хлеба. В пойме Волги, Иргиза, Самары, Сока и других рек водилось множество водоплавающей дичи: несколько видов уток, гуси, даже пеликаны и розовые фламинго. В степи стреляли стрепетов, журавлей, перепелов. А «русского страуса» – дрофу, чье мясо высоко ценилось, пытались даже одомашнить.