- Павел?
- Да, душа моя?
- У тебя так переменилось лицо…
- Вздор!
- Вот опять! Ты каждый раз другой.
- И который лучше?
- Не знаю, просто вдруг глаза становятся такими… не знаю
как сказать…
- Добрыми? - пытаюсь свести разговор к шутке.
- Добрыми, - соглашается она без всякой весёлости. - И
мудрыми. Даже немного грустными. Так смотрят люди, видевшие
смерть.
Вот оно что… глаза - зеркало души. А кто я есть теперь, кто
через них смотрит? Я рядовой Романов, которому снится жизнь
императора, или же император, в сумасшественном мозгу придумавший
страшное светлое будущее со страшной войной? Ответа нет. Есть? Я
Павел Первый! Павел Первый с половиной… Ещё бы узнать какая из
половин настоящая.
- Так видел.
- Кого?
- Её, смерть. Вот представь - меня вчера убили.
- Не говори так!
- Да-да, убили. Нет прежнего Павла, того, что был когда-то.
А новый… новый только рождается. Как водится - в крови и муках.
В ответном взгляде вместо ожидаемой жалости к убогому -
неожиданное понимание.
- Расскажи.
- О чём?
- Какая она, смерть? Безносая старуха с косой, да?
- Ну почему же? Вполне приличная молодая леди.
- Леди?
Почему я так сказал? Да первое, что в голову пришло, и сказал.
Поправляться не буду.
- Мне так показалось. Было в ней что-то английское.
- Леди, значит, - повторила в некоторой задумчивости. - У
твоей смерти английское лицо….
Если бы только такое! В виденном мной будущем оно ещё и
немецкое, австрийское, румынское, итальянское - разное. И это не
считая прочей швали. А тут всего-то делов - англичанка гадит.
Естественное состояние, она разве когда-то умела иначе? Ничего, вот
ужо Платов доберётся до Индии, возглавив
национально-освободительную войну угнетённых индусских ширнармасс
против британского колониализма, мало не покажется. Арестованные в
русских портах корабли - ещё цветочки…
- Ваше Императорское Величество!
Ну нельзя так орать над ухом, когда я кушаю. Заикой стану, или
более того - подавлюсь, и осиротеет держава.
- Чего тебе, прапорщик?
Офицер из вновь произведённых лейб-кампанцев щёлкнул каблуками
башмаков:
- Там это… - запинается, не зная как объяснить. - Александр
Павлович спрашивают дозволения войти. Попрощаться хотят.
- Зови.
Вот и очередная семейная сцена назревает, с теми же действующими
лицами, но без посторонних.
- Ты был с ним суров, - Мария Фёдоровна ни единым словом не
упоминает об устроенной в защиту старшего сына истерике. - Не жалко
родную кровь?