– Да, конечно, – кивнул Панин и пообещал сегодня ей позвонить.
Разделавшись со всеми своими делами ближе к полуночи, он заехал к ней без предварительного звонка. Это была еще одна проверка для них обоих. Матвей был уверен, что в лучшем случае она пошлет его подальше или ее не будет дома. Но хотя Таню подняли с постели ради его прихода родители, она только улыбнулась и, выслушав его предложение ехать гулять, стала одеваться. При этом Панин не заметил дикого восторга, но и признаков недовольства на ее лице не наблюдалось. И снова, озадаченный, он на некоторое время смолк и даже устыдился своего поведения. Бензин был на исходе, поэтому Матвей решил таксануть, чтобы добрать недостающую сумму на бензин. Желающие быстро нашлись, и за полтинник Панин довез их до нужного дома. Таню, еще не до конца, кажется, проснувшуюся, это даже позабавило. На пути к заправке они снова разговорились. Матвей поделился своим опасением, что бензина может не хватить до станции. Таня сказала:
– У тебя же теперь есть полтинник!
– Не у меня, а у нас, – поправил Матвей, обидевшись на такое разделение. Получается, что она все еще не считала, будто у них имеется что-то общее. Другие были бы только рады считать своим все, на что они имеют и не имеют права.
Таня удивленно вскинула брови и посмотрела на него, но ничего не сказала.
В этот раз Панин ехал гораздо медленнее, чем в прошлый. Просто хотелось поберечь ее от ненужных переживаний. Он в последнее время вообще стал ездить гораздо медленнее. Наверное, в память врезалось Танино лицо в ту безумную ночь, когда машину кидало во все стороны, а он гнал и гнал, не сбавляя скорости. Друзья даже стали спрашивать, не заболел ли он, что стал так медленно ездить. Матвей отшучивался. А сейчас, заправившись, вел машину так, будто вез английскую королеву.
В конце вечера они снова оказались у Матвея дома. И снова говорили обо всем. Панин, наконец, стал узнавать некоторые подробности ее прошлой жизни. Она говорила немного, вскользь упоминая тот или иной случай, но Матвей уже стал составлять для себя некоторую картину. Какой-то кретин изменил ей, но она простила его (что само по себе уже заслуживало памятника при жизни). Кретин не оценил ее поступка и продолжил начатое, чем окончательно убил в девушке желание с ним общаться. В результате она повернулась и ушла. Матвей даже мысленно поаплодировал ей. Она умела соблюдать свое достоинство, но умела и прощать. Тем более что измена для женщины – это вообще конец света (Панин не раз становился свидетелем женских истерик по этому поводу и каждый раз узнавал о себе много нового). Она не терпела лжи – лжи в глаза – считая, что этим ее унижают. Такая откровенность для Матвея была в новинку. Тем более что и сам он почему-то хотел быть с ней откровенным до конца.