– А ты чего такой?
– Какой?
Капитан Бырдин еще больше приплюснулся. Он надул шею и сделал такой взгляд, будто в эту секунду придумывал для непокорных новые пытки. Рудневу играть в гляделки быстро надоело, и он поднялся из-за стола.
– Имя, фамилия, отчество! – опомнился полицейский.
– Илья Руднев Сергеевич.
Капитан записал в том же порядке.
– Возраст.
– Тридцать пять лет.
Он отложил ручку, смял лист. Достал новую форму.
– Давай заново. Ф.И.О. и возраст ребенка.
– Это вы у меня спрашиваете?
– А у кого ж?
– Я не знаю.
– Почему до сих пор не выяснил? – спросил капитан совершенно серьезно.
– Занят был, – ответил Руднев.
Полицейский постучал ручкой по столу.
– Так иди и выясни!
– Как прикажете, – кивнул Руднев и ушел.
Он вышел из больницы под мыльное небо и подумал, что скоро снова польет дождь и голова опять разболится от недосыпа. Вокруг него было привычное утро: исхоженные тропинки, линия каменных корпусов и тополя больничного сквера.
Оранжевый дворник сметал лужу. Из его кармана, раскалывая телефонный динамик, звучал восточный мотив. Дворник попросил закурить. Руднев развел руками.
Илья поднялся в пятом часу. Снов он не видел. Открыл глаза – а день уже к закату.
В окно с улицы тянуло влагой. От дождя, что ли, так?.. Он потер виски. Отдых не дал ему ничего – только плечо отлежал. Все та же усталость, головная боль.
Илья собрал сумку, решив ехать в деревню и побыть денек на воздухе. Деревня стояла километрах в тридцати и у городских последние годы была популярна. Люди скупали участки, обносили их двухметровыми стенами из профнастила, а потом ездили в эти ящики отдыхать. Руднев на краю той деревни имел бревенчатый дом, из которого сам был родом и который остался ему от отца.
Он слез с автобуса и пошел по грязной вытоптанной траве. Глядел только под ноги. Ботинки мигом промокли и потемнели. А когда тропинка увела его сквозь ушко тугого пролеска, Руднев не видел уже и ботинок – так стало черно. Свет фонарей не дотягивал, а луна была скрыта тучей. Но и в темноте он хорошо знал короткий путь до отцовского дома. И чем глубже он уходил, тем слаще пах воздух, и все ближе подбиралось неизменно знакомое ощущение нежной тоски. В сумке позвякивали две бутылки вина, и от случайного звона он замедлял шаг. Илья старался идти плавней, как черный призрак в черной чаще, благородный в своей попытке быть незаметным.