– Бросьте, Граф. Вы и не пытались, – опускаю взгляд на разводы кофейной гущи в чашке. Никогда не хотела знать свою судьбу – до всей этой истории.
– Звучит как обвинение, – сухо замечает Граф. – Вам нужно мое сочувствие? Бедная, несчастная воровка, обиженная судьбой, но не природой… Может, мне вас еще и по головке погладить? Но вы же не терпите прикосновений.
Закатываю глаза. Унизить, сделать комплимент, поиздеваться – и все это в нескольких фразах.
– Во времена инквизиции красивых женщин тоже называли ведьмами. Казалось бы, столько времени прошло… – пытаюсь вернуть разговор в прежнее русло.
– Судя по вашим описаниям, Лана красивее Ксении. Значит, дело не в этом. Есть что-то еще.
– Конечно, есть. Вам ли не знать, что можно просто провалиться в человека, как в колодец. И воздух вдруг начинает обжигать легкие, как свинец, а звуки и запахи – восприниматься иначе. Вам ли не знать, что у влюбленности есть корни, а у такой сумасшедшей любви – нет?
Граф смотрит на меня так, словно я причинила ему физическую боль. Я будто впервые вижу его настоящим, и этот образ совсем не совпадает с тем, что у меня в голове. Думаю, я и сама выгляжу ошеломленной.
Мы одновременно берем себя в руки.
– У вас богатая фантазия, Шахерезада, – Граф оглядывается, прихватывает с зеркального блюда яблоко и с аппетитным хрустом его надкусывает.
– Благодарю.
– Это не комплимент.
– Благодарю за кофе – я имела в виду, – отодвигаю чашку к центру стола. – Итак, в подъезд Глеб вошел с металлическим прутом…
– К дракам Глебу было не привыкать. Одиночка, рос без матери – так что в детстве мальчишки часто испытывали его на прочность. Шрам на затылке от разбитой о его голову бутылки до сих пор был хорошо заметен под короткой стрижкой. Еще один – через ключицу – от удара палкой. Глеб мог бы и не получить его, останься лежать на земле после первого удара. Тогда ему крепко досталось, зато с тех пор местное хулиганье обходило его стороной.
Давно он не дрался, но сейчас прут лег в ладонь как влитой. Тяжесть и холод металла показались Глебу привычными.
Приоткрыл скрипучую дверь подъезда, дождался, пока глаза привыкнут к едва брезжащему свету одинокой лампочки. Широкая, протертая по центру лестница вела на второй этаж, а первый раздваивался куцыми квадратными коридорами на две квартиры. Воздух висел густой, теплый, пропитанный запахами сигаретного дыма, плесени и нечистот.