Он крепко сжал ее руку, бледно-солнечная кожа тут же озарилась розовым тоном.
– Я должен… По-другому никак… Если сие на роду написано, того не миновать. Дай-то все уладится.
Ее губы тряслись от продувавшего насквозь ветра.
– Пообещай, что вернешься, что мы встретимся здесь. У памятника, – вопросительно она смотрела на возлюбленного. – Никуда не уходи, – погрозила Ася Кирову.
Лёня прижал девушку к груди, вся тяжесть сошла с ее плеч:
– Обещаю.
Ася не видела, как пришли финны в город, как бросали на воздух сухо и отрывисто tulenopeasti1, ее семью эвакуировали в первых рядах. Она только и успела что вздохнуть, прошевелить губами:
– А как же Лёня…
Тем временем город скуднел. Сосед-захватчик не стеснялся собирать нажитое горожанами имущество. Война войной. То, что произошло дальше, – из рамок вон выходящее.
Ася не видела, что возле того самого памятника, где они с Лёней держались за руки и он так нежно, по-доброму смотрел на нее, что кровь бурлила, и венка пульсировала, и девичья грудь вздымалась прерывисто, сейчас стояли финны и перебрасывались идеями: как бронзового революционера повалить да погрузить на поезд.
Ася, потускневшая и серая, как и сам листопадом заплаканный город, вернулась в освобожденный Петрозаводск. Письма не приходили, никаких известий. Ни дома, ни улицы – все разрушено. С теплящейся искоркой надежды, она, озираясь по сторонам, словно за ней мог кто-то гнаться, устремилась к памятнику. За ней бежали сотни жен, матерей, детей, точно памятник был их спасением, символом веры и любви, единения с семьей и надеждой на светлое будущее.
Вдруг Ася встала как вкопанная. Грудь ее стеснило. Зажало в тиски. Она не могла закрыть рот, но и никаких звуков не издавала, война научила бесшумию. Ася зажмурилась, закрыла лицо руками, чтобы забыть увиденное. Кирова на площади не оказалось.
– Не сдержал ты слова, не сдержал, – ее голос терялся в завываниях ветра. – Тебя нет, и его нет…
Город оживал и расправлял свои легкие. А тем временем архитектор Петрозаводска разрывал телефонные линии соседа-захватчика, чтобы вернуть вывезенные из карельской столицы памятники.
А ему со всей милостью отвечали.
– Вы простите, сердечный вы наш, но никак не можем выполнить вашу просьбу.
– Отчего же не мочь?
– Ленина мы вам хоть сегодня отправим. А вот с Кировым как есть беда приключилась, пропал без вести, никак не найдем.