Александра СИТЛЕВА
ОРФЕЙ ПОГИБ В НЬЮ-ЙОРКЕ, ЕГО МОГИЛА – БЕТОН
Жить – это уникальный шанс.
– … И почему же я не могу выйти?
– Вы нарушаете закон!
Больше всего я не люблю, когда по утрам дом наполняется криками, но так повелось – и я всё ещё не привык. Последнее время слишком часто первые лучи солнца опережаются первыми свирепыми возгласами.
– Да? И какой же такой закон?
Я вышел посмотреть на сегодняшних нарушителей моего равновесия и воров моего прекрасного уютного сна: оказывается, они опять идентичны предыдущим: такие же смешные шапочки на всё лицо, странные белые мешки вместо одежды. Что им нужно, чего они требуют столь назойливо, даже агрессивно?
Послышался топот – мой друг тоже проснулся; его близость я ощутил по раздавшемуся зловонному душку, вечно его сопровождавшего, несмываемого даже самыми изысканными шампунями. Он уселся рядом, уставившись на пришедших. Те, в свою очередь, тоже ощутили этот отвратительный аромат, переключив своё внимание на нас.
– Паспорта на них, пожалуйста, – сказала одна из.., вытаскивая из мешка на своём теле квадратный предмет и тыкая им в нас. Мой друг, горло которого сразу же задрожало в выражении непримиримой злобы, выдвинулся, закрывая меня своим большим и могучим телом.
– Крайне прошу покинуть мой дом, иначе я буду вынужден вызвать полицию!
– Вызывайте, и, если окажется, что у них нет документов, на вас будет ещё одно нарушение.
– Вам самим не стыдно за себя? Думаете, это останется безнаказанным? Я не знал, о чём они говорят, но, по совпадению с тем, как человек начал двигать своей чёрной штучкой, мне вдруг сильно захотелось броситься на неё и съесть, однако я смиренно выжидал, когда человек освободится и сервирует мне отвратительные сухие комочки.
Но вот, из угла донёсся знакомый плач – так я определял для себя этот ни на что не похожий, одновременно приятный и неприятный звук, – и я бросился к нему. Я любил этого человека, хоть и приходил он слишком редко и ничего мне не приносил, любил его и никогда не забывал.
Сегодня он выглядел иначе: весь сияющий так ярко, что я не мог смотреть на него пристально, и я опустил голову. Тогда он склонился и взял меня, как мать, которую я не помню, но помню её запах и тепло, он взял и поднял меня. Я остолбенел, конечности мои не двигались, но мне было невероятно спокойно, и я забыл обо всём, меня укачивало на волнах блаженства – я оказался нигде и везде. Я спросил его неведомое мне, не произнося ни слова: