– размышлял калека.
– Чего уставился, али на мне узоры нарисовались? – буркнул парень. – Да-а, рубаха в хлам, – оглядывая себя продолжил Упан, – хорошо хоть зад после переворота не растет – шутканул сам над собой приятель Ольмы. Темные волосы его тоже удлинились и рассыпались густой темной волной до плеч. Упан неумело их пытался заложить за уши.
– Надо будет у мамки лент попросить, когда в следующий раз придет… – еле сдерживаясь, чтоб не засмеяться, проговорил Ольма, разглядывая Упанову гриву.
– Из лент рубаху не пошьешь, или ты меня в них заматывать решил, как шута? – прищурился с подозрением черноволосый.
– Зачем заматывать? Косы будем заплетать, – уже в голос заржал Ольма, – как девке красной, вона, волосня твоя черная волнами ужо по плечам рассыпалась. Вечор всяко короче было! – сквозь хохот выдавил из себя Ольма.
Упан хмуро, исподлобья смотрел на развеселившегося, схватившегося за живот от смеха Ольму. Смотрел, как тот, перекатившись на бок, вдруг согнулся в очередном приступе хохота. И Упан, уже не в силах терпеть разливающееся по телу веселье закинул голову к разъяснившемуся небу и звонким молодым смехом ответил приятелю. Нахохотавшись вволю, весело отдуваясь и похрюкивая, они постепенно успокоились. И Упан вскользь заметил.
– Слышь, Ольма, кажись каменная постель тебе помогла…
– Да ну, неправда, не может быть такого, я навечно поломан. – Горько усмехнулся Ольма, опираясь на локоть сорвал тонкую травинку, сунул в зубы и с вызовом посмотрел на приятеля.
– Да сам посмотри, вона пока ржал, что лошадка, ноги к животу подтянул, а давеча пластом лежал, только руками шевелил, да тело за собой, как змеиный хвост таскал.
Ольма, прижав подбородок к груди, с сомнением осмотрел себя. Ноги и правда лежали чуть согнутые в коленях, а тело слегка скрючилось в поясе так, что рубаха бесстыдно обнажила тощий зад, который холодила утренняя роса. Все то что ощущал нынче ниже пояса Ольма, не чуялось с того самого дня, как очнулся у ног буя Куяна на народном сходе, когда решалась его судьба.
– Да, не, они сами в бок так скатились, – поскреб затылок неверящий Ольма. – Быть такого не могет. Никак не могёт… Щас проверим. Дай нож. – И требовательно протянул руку.
Упан вновь заполз в шалаш, пошарил там, шурша сухой травой, выудил тяжелый нож и вручил его Ольме. Тот, не долго думая, ткнул себя острым кончиком в обнаженную ягодицу и зашипел, откинув нож в сторону и тут же освободившейся рукой зажал больное место, а между пальцев просочилась тоненькая кровяная струйка. Упан, шумно вздохнув, закатил глаза.