Сколько помню, от меня всегда ждали чего-то великого: еще при рождении, как говорят, я не заплакал, а улыбнулся – словно бы предчувствуя, что жизнь моя будет не страданием, но праздником; не прозябанием, но – триумфом; не барахтаньем, но большим и увлекательным плаванием22. Редко когда рождался ребенок со столь очевидно выдающимися способностями, развитыми столь гармонично и при этом не превращающими ребенка в белую ворону. Нет, я был вполне нормален, и, да – я был безумно-великолепен во всем, за что бы ни взялся. Не было предмета в школе, по которому бы я не получил высшего балла, и при этом не было такого предмета, который не был бы мне реально интересен. Я всегда получал удовольствие от учебы – мое неудовольствие всегда вызывал лишь тот черепаший шаг, которым учение продвигалось вперед. Я хотел знать и уметь всё, и я хотел узнать и суметь всё немедленно. Я равнялся только на лучших; в моей комнате висели портреты Леонардо да Винчи, Наполеона, Дарвина, Платона, Аристотеля, Шекспира, Толстого, Ньютона и Эйнштейна. Однажды, помню, я сильно разозлил учительницу литературы, назвав Бернарда Шоу «второстепенным драматургом, всё еще пользующимся некоторой известностью до нынешнего времени». Но, действительно, даже Уайльд казался мне мелковатым для того, чтобы войти в пантеон избранных из избранных первостепенных единиц, достойных висеть портретами на моей стене, – что уж там говорить о каком-то Шоу? Подобные сентенции, как вы понимаете, немало «веселили» моих учителей… Взяв пример с Наполеона, я старался спать не более четырех часов в сутки; одно время я попытался также взять пример с Леонардо да Винчи и спать по 15 минут каждые четыре часа (и тогда бы я тратил на сон не более двух часов в день!), но такой график, увы, мне не подошел. Ложился я всегда в 2 часа ночи, вставал в 6 утра. Всякий мой день был наперед расписан по минутам. Приведу примерный распорядок своего среднестатистического дня:
Подъем: 6 часов утра. До 6.30 – завтрак (повторяю про себя кое-что из заученного вчера).