Хотя бы потому, что и в самом деле мало определенного. Незавершенность финала литературного проекта «роман о застое» вполне соответствует незавершенности финалов прочих застойных проектов, и прибитая к дому на Лубянке доска с Андроповым – еще не самое яркое тому подтверждение. Литература ведь только часть социального текста, еще Фуко сказал.
Поэтому и «Звезда и Шар». Я бы предложил как именно роман о застое рассматривать тот самый коротенький текст-предисловие, а все, что следует ниже, – деконструктивистский комментарий, устраняющий необходимость в собственно фигуре толкователя. То, что называется «Звезда и Шар», и есть деконструкция, критика мифа о застое, оформленного в нескольких нехитрых словах.
Причем критика непривычно для этого жанра последовательная, чему причин, как представляется, две. Первая состоит в удаленности временной, вторая – в удаленности пространственной (автора). Писать, живя в Америке, роман о застойных временах; ничего безнадежнее, кажется, придумать нельзя. Первые страницы читаешь так, будто перед тобой подшивка журнала «Юность» за 1987–1989 годы. Производственная тематика, идиот начальник, партийные интриги, первый отдел – как будто и не было Ельцина на танке, или на чем он там стоял. Вот только ближе к концу появляются странные фигуры, не свойственные роману о застое в такой интерпретации, фигуры, которые вроде бы всегда маркировались как «анти» – антисоветские, антикоммунистические, антитоталитарные и так далее. Художники, похожие на концептуалистов, коллективно борющиеся за свои права отказники, похожие на московские и питерские правозащитные тусовки. И в той неожиданной легкости, с которой герой проходит мимо них, ничуть не больше тяготясь расставанием, чем когда он проходит мимо, скажем, так любимого концептуалистами милиционера, нет ничего удивительного. Все дело опять же в последовательности деконструкции, поскольку и милиционер, и художники, и даже правозащитники возможны только в том самом поле, которого они все ягоды, или, как сказал бы тот же Фуко, одной эпистемы дискурсы.
Виной тому опять же герой, не характерный для этой литературы. Герой «Звезды и Шара» – редкий случай сам по себе. Он не то что не носитель идеи, он человек без идеологической прописки, более того, у него вроде бы даже и определенных вкусов нет. Он – критерий пустоты, пробы которым не выдерживает целый огромный мир, претендующий (да еще как!) на абсолютную достоверность, мир, начинающийся с хлеба, который всегда стоит четырнадцать копеек, и заканчивающийся космической индустрией. Все, чем занимается герой, – бесполезно. Заняться чем-нибудь другим для него равносильно гибели. Хотя, конечно, мир этот тогда бы был спасен.