Начав бежать, Иван услышал непонятные отрывистые свистящие звуки, которые, как ему казалось, неслись мимо него со всех сторон. Только по срезаемым веткам на кустах он догадался, что это свистят пули. Но даже поняв эту разнобойную песнь смерти, он не стал падать на землю и укрываться. Просто он всё ещё был мальчишка, у которого не было выработано чувство самосохранения и опасности.
Добежав до Кривошеина, Иван упал рядом с сержантом и увидел, что тот в сознании и вопросительно смотрит на него, скрипя зубами и как-то зло постанывая, видимо, изо всех сил пытаясь не показать мальчишке свою слабость.
– Всё в порядке, я подбил БТР, наши уже в немецких окопах, сейчас перевяжу, – быстро выпалил Иван, предупреждая все возможные вопросы командира.
Превозмогая боль, Кривошеин изобразил подобие улыбки, потом, не находя сил для слов благодарности, просто приподнял вверх большой палец левой руки.
Потом выдавил:
– Моим ремнём перетяни руку на плече и больше ничего.
Полуэктив уже рассмотрел, что из рукава ватника сержанта торчит большой осколок немецкой мины.
Ванька не без усилий добыл сержантский ремень, примерил его на здоровой руке наводчика, штыком проковырял в ремне дырку и начал самое для него трудное: по возможности не причиняя боли, перетянуть раненную руку Кривошеина. Во время этой операции Кривошеин ненадолго вновь отключился. Видимо, боль в руке была просто невыносимой.
Очнувшись, сержант тихо приказал Ивану:
– Оставь меня тут, Ванька, а сам вперёд за ротой, только ПТР сюда подтащи, а сам с винтовкой дуй.
– Хорошо, Тихон Матвеич, – опять по-неуставному сказал Иван, – я обязательно с ребятами вернусь за вами.
Когда Полуэктив подбежал к воронке, где оставил ружьё, то увидел рядом со старой воронкой новую. Приклад ружья торчал снаружи, а ствол был присыпан снегом и землёй. Потянув изо всех своих сил за приклад, Плуэктив обнаружил, что ствол загнут, мушка отсутствовала, были и другие повреждения, но это уже не имело никакого значения. Оружие было абсолютно непригодным для стрельбы, и вряд ли его можно было восстановить. Но надо было отчитаться перед командиром. Ванька, хотя и с неохотой, потащил этот, фактически, металлолом к Кривошеину.
Только тогда, когда он уже с винтовкой то бежал, то шёл вслед ушедшей роте, у него вдруг в голове скользнула мысль: «А если б я остался у ПТР?» Но эта мысль быстро пропала, так как впереди, в открывшейся его взгляду деревне, шёл бой. Доносились разрывы гранат, шипенье мин, вой снарядов, свист пуль и всего того, что могло в считанное мгновенье убить, разорвать в клочья, превратить в мокрое место такое беззащитное и хрупкое человеческое тело, всё его существо. Существо, которое не могло и не хотело осознавать даже самой возможности исчезнуть, уйти в никуда, вдруг раствориться в необъяснимой, непонятной разуму бесконечности или попасть в какой-то тот, иной фантастический мир, который именно иной, то есть абсолютно другой, абсолютно нечеловеческий, то есть – чужой.