– Хотел вас просить об одолжении, – сказал Буччилла. – Как сицилиец сицилийца. Сын моего друга провалил экзамены в этом году. Сдавал, кстати, вам. Вот мой сосед и пришел ко мне. Когда я услышал ваше имя, сразу сказал: «Что? Синьор Адонис? Да у него самое доброе сердце в мире. Он никогда не допустил бы такого, знай он все факты. Никогда». Вот они и уговорили меня, чуть ли не со слезами, рассказать вам всю историю. И попросить, с нижайшим почтением, поправить ему оценку, чтобы он мог зарабатывать себе на хлеб.
Гектора Адониса его преувеличенная любезность нисколько не обманула. Как англичане, которых он обожал, эти люди могли оскорбить тебя так тонко, что ты лишь через несколько дней понимал, какое снес смертельное унижение. Для англичанина, правда, то была лишь фигура речи, в то время как отказ синьору Буччилле неизбежно повлек бы за собой выстрел из лупары[4] как-нибудь ночью. Гектор Адонис вежливо отведал оливок и ягод из корзины.
– Не можем же мы обречь юношу на голодную смерть в этом жестоком мире, – сказал он. – Как его имя?
Буччилла ответил, и он вытащил из нижнего ящика бюро экзаменационный журнал. Пролистал, хотя прекрасно знал, о ком идет речь.
Парень этот был мужлан, олух, деревенщина – тупее любой овцы на ферме у Буччиллы. Лентяй, распутник, хвастун, беспросветный дурень, не способный отличить «Илиаду» от романов Верги. Тем не менее Гектор Адонис добродушно улыбнулся Буччилле и, изображая удивление, воскликнул:
– Ах да, у него просто были кое-какие недочеты на одном из экзаменов. Но это легко исправить. Пусть зайдет ко мне, я немного с ним позанимаюсь, и мы устроим переэкзаменовку. Во второй раз он точно сдаст.
Они обменялись рукопожатием, и мужчина ушел. Завел себе нового друга, подумал Гектор. Какая разница, если все эти молодые бездари получат университетский диплом, которого не заслужили? В Италии в 1943 году им можно разве что подтереть свою избалованную задницу, перед тем как занять какой-нибудь мелкий пост.
Течение его мыслей прервал телефонный звонок, вызвавший у профессора еще большее раздражение. Звякнуло сначала коротко, потом, после паузы, еще трижды – подольше. Похоже, телефонистка с кем-то болтала, одновременно нажимая на рычажок. Это так его рассердило, что обычное «слушаю» он выкрикнул в трубку грубее обычного.