Сегодня ночью.
Матвей Семёнович улыбнулся – ещё никто из студентов не делал подобные проделки.
У него всё получится.
***
Над погостом пролетела сова, Матвей остановился и перевёл дыхание. Подул холодный ветер. Из могилы вновь раздался стон. Матвей чуть не закричал от восторга, как из сырой земли поднялась тонкая прозрачная рука и потянулась за золотой монетой на верхушке камня. Вторая рука, голова, длинные волосы, похожие на побеги плюща – да, да. Так же прекрасна, как и на портрете, как и в ту ночь, что она ему приснилась.
– Лизонька, иди сюда, – прошептал Матвей, протягивая ей букет примул. – Видишь, это первоцветы. Они говорят, что я не могу жить без тебя. Иди за мной, Лизонька. Идём вместе отсюда.
Ох, и напугает он коменданта, Леона, да и остальных в общежитии! Она пойдёт вслед за ним – её портрет и цветы для неё. Он всё принёс. Девушкам же нравится романтика? Им же нравятся цветы?
Лизонька обернулась.
Матвей, сам того не осознавая, молча опустился перед могилой гимназистки на колени – и ему стало стыдно.
Он понял, что Лизонька рассердилась.
***
Наутро Матвея Семёновича нашли лежащим на могиле гимназистки. Его онемевшие руки сжимали каменное надгробие, лицо полностью погрузилось во влажную землю могилы, в волосах шелестели сухие побеги плюща. Когда тело развернули, то на посиневшей шее увидели темные отпечатки тонких цепких пальцев – видимо, женских. Золотой полуимпериал и букет примул лежали у могилы, разбросанные Матвеем Семёновичем в предсмертной агонии. Портрет гимназистки Плющевой, почившей в семнадцать лет, блестел здесь же, в сорной траве. И, кажется, Лизонька, на нём улыбалась.
Из-под порога двери в библиотеку пахнет влагой и тленом. Видимо, окно было открыто всё это время. Сколько уже времени прошло с тех пор, как я в последний раз говорила с дедом? Это случилось три месяца назад, в середине июля. Да, и дождей тоже прошло немало, очень выдалась как никогда влажной.
Ключ, что мне пришёл по почте от дяди, подходит. Ха, если бы он не подошёл… Ну что же, я бы ничуть не удивилась, что проделала весь этот долгий путь к поместью зря. Дядюшка любит такие фокусы, он всегда проворачивал нечто подобное, а потом смеялся. В душе, конечно. Любит показывать, что он умнее меня и мамы, хоть и не старший в семье. А, да – он всегда находил с дедом общий язык, они много времени проводили вместе. От этого, мне казалось, что дед презирал маму – я нередко слышала в её адрес едкие слова на семейных встречах. Мать отшучивалась, я старалась молчать. Они вели себя с ней как мальчишки, ловко хранящие свой общий секрет – и не желающие, чтобы другие совали свой нос в их дело.