Я повторила:
– Ну вот…
Они молчали.
Я знала, что в глубине души они знали. Но я должна была это сказать, чтобы им не пришлось задавать вопросы.
Я знала, что они догадывались о смысле этой необычной церемонии. Однако я должна была это произнести, а не показывать взглядами или жестами. Наконец, я решилась, словно ринувшись в море с высокой скалы. Собрав остаток сил, я закрыла глаза и услышала, как произнесла эти непостижимые слова:
– Папа умер.
Я открыла глаза. Они смотрели на меня так, словно прожили тысячу жизней. Как будто их детство внезапно оборвалось под тяжестью этих слов.
Я отчетливо повторила:
– Папа умер.
– Папа умер.
Это было как с башнями 11 сентября: просто невероятно. Как будто эти два слова погребли нас и погрузили в молчание.
За доли секунды два больших ребенка, девяти и тринадцать лет, стали маленькими взрослыми.
Мы, молча, взялись за руки. Ни слова, ни слез.
Сегодня воскресенье. Вокруг нас снуют люди.
По крайней мере, мои дети узнали об этом от меня. Я цепляюсь за эту мысль, как утопающая.
Зачем мы рожаем детей, чтобы однажды сказать им, что их отец умер?
Зачем мы рожаем детей, чтобы однажды сказать им, что их собака умерла?