Да и как не заинтересоваться?.. С мороза – такое явление: закоченевший человек в летней одежонке!..
– Кто это? – с любопытством спросил он у патрульных.
– А… его знает! – словоохотливо ответил приведший меня полицейский – судя по голосу, тот, которого я про себя называл Вторым. – В подъезде околевал – в таком вот виде. Представляешь?..
– Кто такой, горемычный? – Санёк обратился ко мне.
– Доперст, – отозвался я, а сам обессилено потянулся к изломанной лавке, стоявшей у стены.
– Эй, ты куда? – приподнялся из-за стойки Санёк.
– Да ладно тебе! – махнул рукой Второй. – Совсем задубел терпила… Его какой-то Макс обобрал…
– Макс? – задумался Санёк и опустился на место – теперь мне его видно не было – только мелькал в окошке над стойкой седой хохолок, торчащий на макушке. – Который из них?..
– А… его знает? – универсальной формулой ответил Второй. – Ни документов, ни денег, ни часов… Ни платка носового… У него даже карманы зашиты! – добавил он голосом, будто только вспомнил самое главное.
– Да поди ж ты!.. – дружно, в один голос, удивились они вдвоём: и Первый, и Санёк.
– Вот и поди ж!.. Клапана на пиджаке есть, а карманов – нетути!
– А на брюках?
– То же самое…
Теперь они уже глядели на меня в три пары глаз – удивлённых и откровенно сочувствующих.
А меня в тепле неумолимо клонило в сон.
– Ладно, утром пусть с ним разбираются… Кто у нас там дежурит завтра?.. Эй ты, горемыка, не спать!.. Сам до «обезьянника» иди!.. – и он повелительно указал, куда именно.
Пришлось подниматься и идти. За углом оказался крохотный коридорчик, из которого решётчатая дверь запирала пустующую камеру.
* * *
В камере оказался широкий голый дощатый лежак.
Я помню, что его увидел. А как добрался до него и устраивался, в памяти уже не сохранилось.
Да и не удивительно, наверное.
Потому что потом я увидел удивительный сон.
Прежде всего, до того я вообще никогда не видел снов. И понятия не имел, что это такое.
Однако, даже учитывая данный факт, сон показался мне совершенно удивительным.
Снилось мне, будто я по-прежнему нахожусь всё в той же камере, в которую меня сопроводил Санёк. И я прекрасно понимаю, что сплю – согревшись в благодатном тепле полицейского участка. Однако вроде как уже одновременно и бодрствую – отдохнувший и умиротворённый; как будто беды, которые на меня обрушились, куда-то подевались, рассосались…