– Молчать! – велел он, схватив мальчишку за подбородок. – Маленькое глумливое отродье! Не смей! Слышишь? Я Деметреш Черовит!
Циркач и вправду замолчал, словно подавившись своим смехом.
Деметреш впечатал его в стол, сам навалился сверху и, наконец, впился зубами в жилу на его шее. Мальчишка издал только короткий сдавленный вскрик.
Деметреш пил жадно. Жадно, как пили пленники Ордена, которым не давали порой воды по нескольку дней.
В конце концов, мальчишка, не в состоянии молить о пощаде, отчаянно вцепился в его сутану.
Раздались шаги из коридора. Страж все же решил проверить, куда делся и его товарищ, и Старший брат Деметреш.
Деметреш слышал, что он подходит, подходит все ближе и каждую долю секунды думал: «Сейчас я остановлюсь!».
Он остановился, но уже когда страж остолбенел на пороге.
Деметреш поднял голову и с его оскаленных в ярости зубов капала кровь.
Страж шарахнулся назад, в коридор.
Циркач вырвался из ослабевших объятий и настиг того в один прыжок. Он вновь был очень голоден, и его слегка трясло от страха. Он повалил стража раньше, чем тот успел издать хоть звук, разве что предсмертный хрип – сразу после лязга доспеха об пол.
Деметреш сел на каменные плиты. Он проводил языком по губам, утирал лицо и облизывал пальцы. И он дышал – мерно, с наслаждением. Ему хотелось застонать от удовольствия.
Покончив со стражником, мальчишка вернулся к Деметрешу, сел на пол рядом, а получив в ответ на кроткий взгляд улыбку как дозволение, растянулся, положив голову Деметрешу на колени.
– Это правда? Ты из Черовитов?
– Правда.
– Я думал, вас не осталось.
– Я последний. Меня унес и спрятал здесь Великий отец Ордена.
– Зачем?
– Не знаю…
Мальчишка хотел сказать или спросить ещё что-то, но Деметреш коснулся его губ пальцем, веля молчать. Он впервые ответил на этот вопрос честно для самого себя. Зачем?.. Только ли от того, что Великий отец был добр? А разве был он добр?
Единственное проявление доброты, что Деметреш помнил, это как его, совсем дитя, унесли из комнаты, где лежали его обезглавленное родители. Тридцать лет назад…
В четырнадцать он сделался старшим братом…
Корвиллу сорок шесть…
Такая простая математика. Почему прежде эти цифры не ложились рядом так легко, как счётные палочки перед школьником?
Он всегда жил согласно разуму. Калечному разуму, слепому от жажды.