– Все, с первой частью задания покончили. Далее. Вторая часть. На берегу Волков предоставит тебе машину и охрану. Ты должен прибыть в Управление НКВД Одессы и лично отправить эти папки фельдъегерской связью в Москву на имя наркома внутренних дел. С этого момента операция «Трофей» для тебя завершена. Всё ясно? – Да, это ясно, а потом? – спросил Родригес. – А потом выдвигаешься в Москву, докладываешь по начальству об успешном выполнении задания и ждешь, – Силин усмехнулся, – когда тебе дадут с полки пирожок. Мой пирожок, – снова усмехнулся Силин, чуть помолчал, ожидая, когда собеседник переварит сказанное, и продолжил: – А теперь вот это. – Гость достал из портфеля плоский деревянный ящичек и, понизив голос, почти шепотом сказал: – А здесь наши с тобой трофеи. Побрякушки от Маркеса. Теперь все это придется везти домой тебе. Никаких проверок и досмотров ты, Фока, ни здесь, ни там – дома, – проходить не будешь. Так что риск минимален. Или ты против? Нет? Ну, хорошо. – Силин сложил ящичек и папки в портфель, поставил его на стол перед Родригесом, посмотрел на часы и сказал: – В твоем распоряжении три часа. В 24.00 корабль должен лечь на курс. – Силин встал, собираясь уйти, но вдруг задал неожиданный вопрос: – Фока, ты помнишь Галину Войтову?
Родригес наморщил лоб: – Это та, которой Фельдбин – Орлов заморочил голову, и которая застрелилась прямо на Лубянке? Помню. А что?
– Это я ему помог тогда выкрутиться из той ситуации и вот он, с-сука, чем отплатил!
За окном веранды сверкнуло, и через мгновение очередной удар грома прервал воспоминания. Вторая волна ливня обрушилась на дом и сад.
Хозяин дачи взял со стола перстень и несколько раз подбросил его на ладони: «Воспоминания, воспоминания. Как будто фильм посмотрел. Не весь, правда, а только первую серию. Значит, продолжение следует». – Перед глазами снова промелькнули на фоне языков пламени лица тех троих: Гранда, Пушкарева и Бурова. Рука потянулась к штофу и наполнила стакан: «За тебя, товарищ Силин, друг Иван, за удачу», – Родригес опорожнил стакан, закусил хлебом и салом и закурил. Перед глазами вновь поплыли кадры воспоминаний, будто киномеханик запустил ленту. Теперь декабрь 1939 года. Полгода тому назад. Эта же дача. Снег. Зимний сад. В доме тепло. В печи с легким гулом и потрескиванием горят дрова. От этих звуков обычно становится тепло и уютно душе. Но не было в хозяйской душе тепла и уюта. Хозяин дома маялся, и эта маета проявлялась в его движениях и действах. Он то подкидывал в гудящую печь ненужную полешку, то ставил на плитку чайник, затем снимал его, то накидывал на плечи бараний тулупчик и выходил на промерзшую насквозь летнюю веранду. И мерил, и мерил ее шагами из угла в угол как заведенный, пока мороз не хватал за ноги, уши и кончик носа.