Представляю, лейтенант, какое у тебя было бы лицо, если б я тебе сообщил все это. Эх, эх! Такие времена!»
Николай Николаевич, отгоняя эти мысли, тряхнул головой и провел рукой по лицу, потеребил усы и сказал: – Так, значит, на живца? Хорошо! Подготовьте план оперативно-следственных мероприятий для приобщения его к делу. Дело подготовьте для передачи Особому Совещанию. Пусть там решают. А про себя подумал: «Лаврентию Палычу так и доложу: материалы следствия по делу Бурова переданы для рассмотрения Особым Совещанием НКВД»
– Николай Николаевич, но ведь, но ведь для Бурова это означает…
– Молчать! – взорвался начальник: – Лейтенант, выполняйте.
Особым Совещанием НКВД обвиняемый по статье 58 – прим.1 «б» и не признавший своей вины Буров Владимир Сергеевич был приговорен к расстрелу. Но Бурову повезло. Советский театральный гуманизм иногда бросал жребий и оттаскивал счастливчиков, кому он выпадал, от расстрельных камер.
Военная Колллегия Верховного Суда СССР отменила Бурову расстрельный приговор, заменив его двадцатью годами лагерей.
Родригес, он же Хренов Фока Фомич, узнал о таком исходе дела Бурова от Силина Ивана. Тот специально приехал в деревню на дачу к Родригесу и сообщил ему о таком раскладе.
– Расстрел, оно, конечно, было бы лучше, надежнее, – разливая самогон по стаканам, пробормотал бывший комендант.
– Двадцать лет лагерей тоже неплохо, – усмехнулся Силин, – помнишь, как думал хитрый узбек Ходжа Насреддин, обещавший эмиру, что научит говорить осла? «За двадцать лет или ишак подохнет, или эмир, того, хм, да», – и добавил, – и даже если у него, у Бурова, в башке что-то сдвинется, и он все вспомнит, то кто его услышит, кому интересны в лагере его бредни? Никому! – Силин залпом опорожнил стакан, выдохнул, закусил салом с зеленым лучком и оценил: – Вот это вещь! Не то, что эти коньяки вонючие да казенная водка на химии. – Хозяин дачи тоже хряпнул стакан, занюхал хлебом и поинтересовался: – И куда же бедолагу закатали?
– Пермский лагерь. Березники. Магний и титан будет колупать, – прожевывая закуску, ответил Силин.
Крепко тогда поддали друзья на радостях. На следующий день ближе к вечеру, душевно опохмелившись, Силин отбыл восвояси. Проводив друга, Хренов достал из тайничка за шкафчиком перстень Борджиа и несколько раз подкинул его на ладони. Перед глазами на фоне огня появились силуэты Гранда, Пушкарева, Бурова и тут же к ним добавилось еще одно лицо – Пини Флекенштейна. Лица этих людей обретали черты медленно как при проявлении фотографий, затем также медленно стали расплываться, теряя очертания. Осталось одно лицо. Лицо Гранда. Оно стало увеличиваться и приближаться, да так, что почему-то перехватило дыхание. Хренов глубоко вздохнул, потряс головой, отгоняя видение, спрятал перстень в тайник и направился к столу с намерением допить остатки самогона. От вчерашней радости не осталось и следа. На душе остался мутный, как самогон, осадок.