В поиске выхода из ситуации, стараясь не допустить того, чтобы ее ребенок вырос апатичным недоученным изгоем общества, моя мама приняла решение отвести меня в изостудию. Я не видел в этой идее ничего хорошего, но предъявлять родителям еще один отказ не посмел. Нехотя, глазея на все исподлобья, я переступил порог изостудии, а через два часа вышел оттуда другим человеком. Передо мной открылся новый невообразимый мир форм и силуэтов, цветов и оттенков, реальности и фантазий. Мать рассчитывала на эту перемену, и, сделав ход конем, сообщила, что на второе занятие я пойду только, если вернусь в школу. На том и порешили.
Уже через пару уроков в изостудии я осознал, что мой рисунок действительно далек от совершенства, что то, что я на нем видел, видел только я, что я не смог передать на бумаге то, что хотел, то, что должны были увидеть другие. В тот день я забрал свой рисунок, обещая принести новый. Я уже знал, как я сделаю новый портрет, знал, какие именно черты Васи я хотел в нем подчеркнуть, знал, как я это сделаю. Радостный и довольный собой, купив по дороге молока и жвачек, я побежал домой. Каково же было мое удивление, когда придя со школы и начав рассказ о моих планах, я не встретил на лицах родителей ни радости, ни хотя бы улыбки.
«Вася умерла», – произнесла мама и, видимо не в силах наблюдать за моей реакцией, отвернулась и быстрыми шагами пошла на кухню. Отец в это время подошел и с силой прижал меня к себе. Пакет с молоком выпал из моих рук.
Прошло уже много лет. Теперь я живу и работаю в столице. Сегодня день моего рождения. Через несколько часов придут гости, а у меня работы невпроворот. На следующей неделе открывается моя вторая выставка. Но сегодня уже нет смысла ничего начинать и, сидя на низком табурете с чашкой кофе в руках, мыслями я уношусь в детство, вспоминая свое второе рождение, когда во мне проснулся художник.
Ночь
Луна в эту ночь была особенно яркой. Грустно глядя на Землю, она старалась осветить путь всем странникам этой ночи. Мокрый асфальт, переливаясь холодным мерцающим светом, отражался в каплях, оставшихся после дождя и висевших на листьях деревьев, тем самым, создавая как бы собственную маленькую иллюминацию. Город, умытый и спокойный, тихо дремал.
Она шла по мокрой мостовой. Дождь уже перестал, но в воздухе витал тот особый аромат мокрой пыли и дороги, который можно ощутить еще сильнее, если закрыть глаза и с силой втянуть носом воздух. Фонари на мостовой светили тускло и, даже рой бойкой мошкары, которая так любит трепетать возле этих ночных островков света, совсем не было видно. Кажется, все вокруг замерло и затихло, укутавшись в плед весенней ночи. Она брела по мостовой не останавливаясь. Темная дутая куртка, будто на несколько размеров больше необходимого и узкие серые штаны придавали ее фигуре смешную непропорциональность. Небольшой рюкзак висел на плече. Со стороны могло показаться, что она идет совсем одна, но это было не так.