в моей жизни изменится.
Я чувствовала себя в ловушке уродства, поэтому наличие плана – как взять ситуацию под контроль и купить себе более красивое лицо – меня успокаивало. По крайней мере, мне не придётся оставаться страшной до конца своих дней. Итак, я начала молиться Господу о коррекции носа: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Боже, позволь мне сделать пластику! Пусть это случится скоро, либо, если нескоро, то тогда, когда я смогу заплатить за неё сама». Высшие силы хотят, чтобы все мы были очень красивыми. А если для этого нужно разрезать лицо, то так тому и быть.
Культура, в которой мы живём, привела к тому, что я стала одержима красотой. Я, конечно, была хорошенькой, однако диагноз СПКЯ сделал мою красоту неуловимой. Независимо от наличия всех симптомов или одного-двух, диагноз в любом случае кажется устрашающим. Особенно в подростковом возрасте. Что? Ты хочешь безупречную кожу? Нет уж, прости. Мечтать не вредно. Хочешь быть стройной? Нет, вряд ли получится. Хочешь быть бородатой женщиной? Нет? А у тебя бы отлично получилось! Просто подожди немного! Справедливо это или нет, но мощной социальной валютой является слишком определённый вид красоты и женственности, и я панически боялась потерять её до того, как получила.
Диагноз СПКЯ редко ставят в подростковом возрасте. Большинство людей узнают о наличии проблемы лет в двадцать-тридцать, когда появляются трудности с зачатием. СПКЯ не означает, что вы не сможете забеременеть, просто сам процесс может затянуться. Как бы то ни было, но на тот момент бесплодие меня не волновало: мне было четырнадцать лет! Кроме того, моей тёте ставили диагноз СПКЯ, и при этом у неё было четверо детей. Она, кстати, была очень худой, занималась бегом и другими видами спорта, так что для меня это стало очередным аргументом: если я буду контролировать вес, тогда всё непременно получится. Меня и правда волновали лишь поверхностные симптомы. Я думала: «Если ты здорова – ты красива. Если я стану здоровой, тогда я автоматически буду красивой».
Вдобавок к моим страхам по поводу внешности у меня имелись и другие тревоги: мне очень часто приходилось выступать перед людьми. Я пела на свадьбах троюродных братьев и сестёр, на похоронах дядюшек и в музыкальной школе, где в двенадцать лет каким-то образом начала брать уроки оперного пения. Я выступала на детских конкурсах классического пения, ездила в Париж и Монако с русской музыкальной школой, чтобы петь с виолончелистами мирового класса, выступала в школе, где все восхищались моим вокалом. Мне постоянно приходилось находиться на глазах у публики, что, безусловно, заставляло меня неслабо понервничать.