Умэй хотела отвадить его, но тут в ней заиграл азарт:
– И чего ты ждешь? – подначила она его. – Ты мужчина или нет? Сказал – делай.
Кайсинь улыбнулся широко и лукаво, а потом вдруг покачнулся и упал лицом в миску с рисом. Эта диверсия не осталась без внимания, и взгляды всех присутствующих (открыто или исподтишка) обратились к нему. Ли Кайсинь выдержал драматичную паузу, а потом, поднявшись, во всеуслышанье провозгласил:
– О, славный Ду Кан37!
И с задумчивым видом принялся отклеивать от лица рисинки. Некоторые он, не стесняясь, отправлял себе в рот. Сидао с мрачным видом убрал со стола брата вино. Но было поздно: этот новоявленный пьянчуга попытался подняться на ноги. Попутно он наступил на рукав Сидао, едва не опрокинул стол и оперся о плечо Умэй. Не желая быть безмолвным зрителем, она решила подыграть:
– Господин Ли, кажется, вы перебрали.
– Разве? – искренне усомнился Кайсинь.
– Определенно. – стояла на своем Умэй.
Сидао не выдержал. Поднявшись, он схватил брата за плечо, рывком развернул к себе – Кайсинь пошатнулся и чуть не рухнул в медвежьи объятия – и прошипел:
– Прекрати позориться. Возвращайся домой и проспись.
Ли Кайсинь нахохлился, как обиженный ребенок, вытер рукавом нос и заявил:
– Мэй-Мэй меня проводит.
Сидао на краткий миг обратился глазами к Умэй, и твердо возразил:
– Я позову прислугу.
– Ни за что! – возмутился Кайсинь. – Я пойду только с…
– Позвольте, я отведу его. – Умэй поднялась и придержала шатающегося Кайсиня за локоть. Сидао колебался, и она добавила. – Мне не в тягость. Капризам выпившего человека порой приходится следовать не меньше, чем желаниям больного.
Выдернув в собой Сяо Сяо, чтобы ни в коем случае не остаться наедине с мужчиной и не довести тем самым мать до обморока, Умэй увела Кайсиня с помоста. До тех пор, пока они не скрылись из виду, она почти волокла его – Кайсинь повис, как мартышка.
– Хватит придуриваться, нас уже не видно. – буркнула Умэй, отталкивая его от себя.
– Госпожа, это… – осеклась Сяо Сяо, когда на ее глазах пьяный как сотня демонов Кайсинь вдруг твердо встал на ноги и перестал невнятно бормотать и шмыгать носом.
– Мэй-Мэй, где же твоя благодарность? – надулся он. – Я вытащил тебя из плена светских церемоний, да еще и обставил все так, что я просто пьяный дурень, а ты – воплощение терпения, милосердия и добродетели!