В военкомат меня провожали всё те же мои друзья и девочки, родители так и не пришли, будто подчёркивая отторжение, которым решили наказать меня. Это уже не было даже обидно, мне показалось, что я взрослый, а они дети, потому что я непременно пошёл бы им навстречу, если бы только они хотели. Но пока им этого не хотелось… если учесть, что родители для меня были до сих пор самыми близкими людьми, это как-то ослабило, оголило меня, захотелось совершить что-то, что, наконец, обратит их внимание на меня, но я пока не мог придумать, что. Пока военком, просматривая моё дело, не взглянул на меня с вопросом в глазах.
– Так ты из мажоров, что ли, сынок? – он усмехнулся. – Куда, в Кремлёвскую роту тебя отправить? Или на флот, шутки ради?
– Нет, отправьте меня в Чечню, – сказал я, мне казалось, что я даже должен туда проситься, война всё-таки, а если я в солдаты, то, как могу быть в стороне?
Он выпрямился, посмотрел на меня.
– Ты знаешь… с этим не играй, вот что, – сказал он. – Для начала: новобранцев сейчас в Чечню не берут, туда по контракту идут парни, взрослые. И потом, даже если… куда я тебя, двухметрового? Ни в танк, ни в БТР тебя не затолкать, ходячая мишень…
– Ну, тогда хоть на аэродром, хотя бы каким-нибудь техником.
– Это тоже уметь надо, Воронов, «техником», учиться надо было, а не дурня валять.
– В Кремлёвский полк не отправляйте, – негромко добавил я, поднимаясь, чтобы выйти.
– А вот это очень глупо, Роман Романыч, – заметил военком.
– Пожалуйста… – пробормотал я.
– Посмотрим. Иди, – он уже отвернулся.
В результате отправили меня связистом в военную часть под Вышний Волочёк. Пока была, что называется, «учебка» всё шло отлично, и ребята были как ребята, не без глупостей и недоразумений, рассказов о геройствах на «гражданке» и толпах девушек, которые, якобы не могли дождаться их возвращения. Не знаю почему, но я всегда легко отличал правду ото лжи или вымысла, и меня эти рассказы не трогали, веселили иногда своей детской нелепостью, но никогда не раздражали. Когда меня спрашивали, сколько у меня было девушек до призыва, я честно не мог ответить, и мне вопрос-то был странен, считал я, что ли? И вообще, кто считает? Поэтому, когда я замялся, ребята подняли меня на смех и объявили девственником. Но я не обиделся, право, лучше это глупое прозвище, чем рассказывать небылицы о девушках, которые, роняя слёзы, пишут мне письма каждый день.