Для этого я ввел особенный принцип управления: Империей правят два равноправных августа, (каждый на своей территории). У каждого августа есть один подчинённый ему цезарь (у которого есть своя территория). Цезарь набирался административного (и божественного) опыта под руководством своего августа и в любом случае наследовал своему наставнику.
Я (как человек) верил, что навсегда уничтожал саму возможность успеха заговорщиков. Но я (как бог) знал, что не уничтожил возможности заговора. Вызванного глупыми, нелогичными, пусть даже изначально обречёнными на пошлость причинами (всегда одними и теми же): Завистью или неприязнью. Пожалуй, в видимом мире людей эти вещи вообще невозможно уничтожить. Только вместе с видимым миром.
Но даже в невидимом мире возникали сложности. Ведь чтобы противостоять таким почти спонтанным (которые невозможно предотвратить) покушениям на меня, мне как раз (и не раз) пригождалась моя божественность. Оказывалась единственным способом не быть в очередной раз убитым.
Всё это путём подмены одной неизбежности на другую.
Но у любых вмешательств в реальность есть обратная сторона. У всего в этом плоском видимом мире есть две стороны.
Одна сторона: Должное, долг. Другая – необузданная гордыня. Я мог (как бог) подойти к плоскости с любой ея стороны, поскольку у меня (у моего невидимого «я») сторон – больше. Я словно бы переставлял буквицы на восковой дощечке.
При обладании такими возможностями в моём невидимом «я» вступали в силу личные отношения меж долгом и дикой гордыней. Качества словно бы персонифицировались, обретая очертания. Впрочем, об этом я скажу ниже. А пока важно знать (и не удивляться), каким образом покушения на меня не достигают своей цели.
А каким образом я собирался удоволить мою Хлою, ежели её вдруг понадобилась бы моя смерть? Я сделал бы то, чем жива настоящая женщина: Подарил бы ей иллюзию, что на её птолемеевой плоскости глобуса у неё всё получилось! Что она и убила меня, и сохранила меня живым для собственных нужд.
Я не случайно ещё и ещё возвращаюсь к этой теме. Согласитесь, это так иерархично: У любимой женщины бога есть её собственный (живой и мёртвый) Осирис. Она ведь даже формально не императрица, но (как там у будущих пиитов): Граф целует служанку, её до себя возвышая (цитата не точна, по памяти).