Помню, в прошлый раз Варламов поставил девушку на место. В прошлом… Забудь, Ия, все поменялось
Обнимаю себя зябко, пока они общаются. Мне ужасно неуютно. Паника накатывает. Заталкиваю упрямые слезы внутрь, стараюсь дышать ровно и неглубоко, чтобы не накрыло прямо тут. Чтобы болью не захлебнуться.
– Кать, ты иди к ребятам, я чуть позже подойду.
И тут я чувствую ее взгляд, меня начинает трясти от него. Презрение, злость в нем. Не смотрю в их сторону, просто упираюсь взглядом в пол, ощущая себя никчемным существом.
– Удивительно, и как ее Марика впустила? – проговаривает неслышно, но каждое едкое слово долетает до моих ушей.
– Катя, иди, – произносит с нажимом.
Слышу, как отпирается дверь его кабинета, а потом тихое, хриплое, от которого сердце к горлу подскакивает.
– Заходи…
И пытаюсь сделать шаг. Честно, пытаюсь! Но вдруг все меркнет перед глазами, и вместо того, чтобы гордо поднять голову и войти, я понимаю, что начинаю «уплывать». Ноги неподвижны, язык не слушается, и я даже не могу сказать Луке, что мне плохо. Просто чувствую в один момент, как его руки ловят меня. Тепло его чувствую, и инстинктивно жмусь лицом к горячей твердой груди. И это то самое затишье, тот самый спасительный кокон, из которого не хочется выбираться.
– Ия! Ия! – его голос с нажимом. Распахнув глаза, потихоньку приобретаю возможность видеть. Я у него на руках, а взгляд такой взволнованный, и столько тревоги в нем. Лука хмурится.
– Ты как?
– Нормально. Прости, устала сильно.
Он кивает, заносит меня кабинет и укладывает на диване.
– Тебе нужно что—то? Может, позвонить кому, чтобы забрали?
Он намекает о Роме? И, несмотря на заботу, такая холодность в словах. От этого болью стягивает желудок. Поджимаю губы, отрицательно качая головой.
– Нет, прости. Все нормально. Если можно, воды..
Варламов поднимается и выходит из кабинета. А я пользуюсь секундной передышкой, стараясь прийти в себя.
Идиотка. Не могла продержаться немного! Просто несколько минут..
– Держи, – он появляется так быстро.
Я принимаю из его рук бутылку. Она слишком плотно закрыта, так, что мне никак не справиться с ней.
– Да что с тобой? Ты заболела? – со злостью забирает из моих рук и, отвинтив крышку, протягивает обратно.
– Выглядишь, как узник концлагеря.
Я делаю глоток и отдаю воду обратно. Значит, вот так я выгляжу в его глазах? Три месяца чистого ада, но все еще с лишними кило. А ему все равно не так? Снова есть во мне что—то, что не может позволить посмотреть на меня как на достойную?