Таня всё ещё была в бане, когда я вернулся и я, забеспокоившись, решил войти, посмотреть, как она. Я разделся донага, и вошёл, Таня лежала на полке, закрыв глаза, странно, но я разглядел в полумраке и клубах влажного пара, но обернулась и села, глядя на меня. Теперь я хорошо видел её белое, очень тонкое, будто удлинённое тело, хорошенькие груди, они немного больше, чем я помнил, и соски у них темнее, я увидел и животик, такой очевидный, кругленький… Таня, будто просыпаясь, смотрела на меня несколько мгновений, потом удивлённо изменилась в лице, вставая на ноги, и прикрылась. Я уже забыл, что меня привело беспокойство, теперь мною владело только желание, столько времени я ждал его воплощения, столько раз думал об этом, это было чем-то само собой разумеющимся, потому что любить и желать её, было уже давно частью меня. Я сделал ещё шаг, подойдя почти вплотную, и протянул руку к её лицу, волосам.
– Марат… – Таня смотрела на меня.
Я понял её взгляд по-своему, притягивая к себе. Но Таня отклонилась, потому что отступать было некуда.
– Марат… Марат… подожди, не… не надо… ты… не надо, я не могу…
Меня словно окатило холодной водой, я отступил, испугавшись самого себя и силы, во мне заключённой, которая, ослепляя меня, сейчас едва ли не заставила преодолеть её нежелание.
– Д-да… да-да… прости… – я поспешил к двери. – Ты… я… я там… это… я там по-ала-атенце принёс… и… Господи… ещё п-платье какое-то… Т-ты… ну в общем…
И вышел вон, прижавшись спиной к двери, унимая сердцебиение. Господи, только бы ей теперь от меня не захотелось сбежать…
…Про сбежать я не думала. Я просто опустилась на полок, чувствуя, как колотится сердце, посмотрела на себя, я, конечно, прекрасна, потому что беременность делает прекрасными всех женщин, но никто не должен был видеть меня такой прекрасной, кроме одного человека, который теперь далеко. Скоро должен вернуться. Скоро…
Вымывшись, я вышла из бани, здесь, в предбаннике висело два полотенца рядом с моим платьем. Хорошо, что я немного перегрелась, на улице, где уже стемнело, и стало очень даже прохладно. Марат, поджидавший здесь же, у стола, обернулся.
– Холодно, Танюша, свитер возьми, – и снял с себя большой пухлый свитер с горлом, он был тёплым от его тела и приятно пахнул им.
Я улыбнулась, смущаясь до слёз, всё же неловкость, возникающая после неудачных любовных приступов, могла бы быть глаже, не будь у нас с Маратом такой длинной и такой мрачной истории. К счастью, он был, кажется, смущен ещё больше, поэтому не стал продолжать или тем более говорить о том, чего не произошло, пытаясь объясняться или извиняться, избавив и меня от этого. Мы пошли в дом, где пахло горячей печкой, и было тепло, а на плите уже кипел, разбрызгивая капли, бегущие по плите шипящими шариками.