Стоило клинку быть извлеченным, как ведьма медленно опустилась на землю – оставив после себя прекрасную о себе память, которая больше чем плоть! Чтобы поразить ведьму, эльфу пришлось бросить тело вперед и припасть к гриве коня. Но по завершении поединка стало казаться, что это Аодан подошел к нему сзади и ткнулся в плечо (как в ладонь с краюхой), и Лиэслиа повернулся к нему и обнял за шею.
– Противник был силен и честен, и обречен, – сказал эльф. Потом он опять обернулся к сраженной всаднице и признался ей:
– И невыносимо прекрасен…
Своеобразие вызывает к жизни своеобразие, позволяет перекинуться в новые образы, в новую (но очень свою) природу, но – не только! Вместе с ним является своеволие, и тогда оно как старое тело с новой душой: новая душа постепенно и (как это ни удивительно) сразу же делает старое (достаточно его лишь вспомнить) новым… Но этого мало, ибо люди (да и не только они) наделены даром самунижения, способны делать Несравненное недоступным – для этого им достаточно лишь начать говорить! Они начинают и не заканчивают, полагая, что истина как про-пасть лежит между противоположными мнениями, то есть мало что мнят-и-мнут о себе и себя (Бог с ними, что ложно), но еще и предполагают между собой эту плотоядную пасть говоренья.
Верю-верю я всякому зубастому зверю человеческих качеств: верю в непоправимо вульгарное и невыносимо прекрасное! Но кого хвалят или хают, с тем ставят себя вровень; но отдавать должное – не означает хвалить или хаять, ибо здесь и сейчас исполняют не только себя… Это я знаю для себя и поэтому никогда не был богом, разве что мнил себя убитым. Господи! Когда кто-нибудь кого-нибудь когда бы то и где бы то ни было самоубивает, понимайте, что душа само-и-убийцы просит себе у многожды себя большего хоть какого-нибудь места под солнцем.
Напротив, честное убийство не есть домогательство, но – поединок, то есть мера себя; рассмотрим пример честных (что означает частичных) убийств: ее, вступившую в свой поединок женщину , звали Янна (а на самом деле, конечно же, иначе), что на язык смертных (то есть частичных) людей никак не переводилось, ибо она сейчас и не навсегда была смертною крепостной девчонкой лет пятнадцати от роду в провонявших мороженой рыбой штанах; в волшебной (но немногим отличной от нашей) реальности могла она быть королевой Ель, нагой и чумазой – после выигранного (но все равно что проигранного) сражения обессиленно упавшей в пыль, но так и не выпустившей из руки минойский (даже если она и не знает, что это такое) клинок…