– Встречай гостя, царевна! Аль не рада? – раздался шипящий голос, за лёгкой иронией таящий нечто угрозное.
– Кто такой да без стука? Не зван не прошен, лесом трещишь да солнце заслоняешь, – спросила Краса, тревогу не проявляя. – Хозяин будет скоро, а мне недосуг. Тесто подошло.
– Кто таков, говоришь? Не спеши. А и хозяин мне твой без надобности. К тебе я. За тобой, точнее, – прошипел вошедший, внимательно следя за реакцией Красы. – Всё честь по чести – царевне внимание царское. Сам за тобой прилетел, цени. А то живешь не по чину. Ну что это? Царевна и пень лесной, мхом поросший. Бросай пироги, не царское дело, со мной пошли. У меня с золота есть будешь.
– А не боишься? Вернётся хозяин. А вдруг осерчает? – спокойно спросила Краса, продолжая вмешивать муку в тесто.
Змееглазый злобно прищурился, закипая. Бросил надменно:
– Кто? Я? Не заговаривайся женщина! Я – Змей! Железным венцом коронованный! Я таких лапотников дюжину на ужин сырьем жру! С потрохами!
– О, вот уже и не царевна, а женщина! Ещё холопкой своей назови, невежесть коронованная! Ой не подавиться бы тебе, Змеюшка с тех лаптей! – насмешливо бросила Краса, всё же взглянув с сожалением на недомешанное тесто. По всему видать – не испечь сегодня пирогов.
– Утомила ты меня болтовней своей никчёмной. Захочу, так и рабой назову, – налился кипящей злостью шипящий голос, взвился выкриком, – Конец разговору!
Взмахнул плащом – закрутился чёрный вихрь по горнице, скрыл гудящий мраком Красу, выметнулся наружу и только тень в небе мелькнула, всё уменьшаясь.
*****
Солнце почти скрылось за частоколом могучих елей. Лют вышел тропой из окружающих объятий леса. Остановился, пристально вперив взгляд зелёных глаз в настежь распахнутую дверь. Внимания не минуло отсутствие вьющейся ленточки дыма из дымоволока и ожидаемого запаха хлеба. Мягким шагом он преодолел расстояние от леса до избы. Скрылся внутри. Немного погодя вышел. Из побелевшей хватки правой руки свисали концы припорошенного мукой рушника.
В быстро сгущающихся вокруг сумерках зелёные глаза Люта вдруг налились огненной желтизной. Словно пламя потухшего очага ожило в них своими отблесками. Лес всколыхнулся общим вздохом.
Размером с годовалого теленка волк стоял на пороге разорённой чужим вторжением избы , читая чутко подрагивающим носом историю ещё висящего в воздухе родного и постороннего запаха. Будто инеем от погони жаркой по морозу подернута шкура. Только не тает тот иней, как не разжигай внутреннее горнило. Метит время долго о бок с ним идущих. Матерый зверь встряхнулся всем телом, словно хотел сбросить с себя осевший морозный налет. Обежал вкруг избы, тщательно исследуя носом землю. Поднял лобастую голову к выкатившему на небо полному диску луны и ночная тишина зазвучала хрипловатой протяжностью волчьей тоски.