Поразмыслив, Хорт решил, что раньше здесь, кроме бабки, жили еще двое. Девка, которой принадлежали кукла и рукоделье, и мужчина, рыбак, чьи штаны и рубаха нынче достались Обру. Ну, ясное дело, были у бабки муж и дочка. Муж, как водится, пропал в море, и никакой кораблик ему не помог. Дочка либо померла, либо замуж вышла. Вот бабка одна и мыкается. Хорту эта мысль показалась очень складной.
По привычке он пошарил за иконой. Именно там местные прятали все самое ценное. Кое-что нашлось и у бабки. Рука сразу наткнулась на мягкий сверток. В чистенькой белой тряпице оказался завернут медальончик-сердечко на тоненькой цепочке, серебряный, но из самых дешевых. Такие в городских семьях дарили дочерям к совершеннолетию. Кроме медальончика в тряпочке оказалась маленькая, с ноготок, стеклянная фигурка. Забавная кошка. Уши торчком, носик пупочкой, хвост трубой. Обр поглядел на кошку, ухмыльнулся, сложил все как было и запихнул обратно. Бабкины сокровища ему были без надобности.
Скоро избушка опостылела ему так, что, цепляясь за что попало и тихо шипя от опоясывающей боли под ребрами, два из которых как пить дать были сломаны, он выбрался на крыльцо, сполз вдоль дверного косяка, уселся на ступеньку и изо всех сил вцепился в кривую, прогнившую доску. В трех шагах от крыльца земля обрывалась, точно срезанная ножом. От этого тут же закружилась голова. Не сразу Обр сообразил, что обрыв не такой уж высокий и тропиночка с него сбегает вниз, к морю, наверное к причалу. Море подступало к обрыву со всех сторон. Бабкина избушка плыла в туманном просторе. Далеко-далеко в светящейся дымке виднелись шпили и башни Больших Солей. Домишки Малых Солей тянулись вдоль берега по правую руку. Но видеть оттуда Обра не могли. Слишком далеко. Хорошо. Просторно. И вечная головная боль унялась, чуть-чуть отступила.
Все же на крыльцо Хорт выходил нечасто. Опасался нарваться на соседей. Память вернулась к нему довольно быстро. Лучше бы не возвращалась. Проклятый Семерик. Шкура продажная. А ведь как ему верили. Почти что родней считали. Как же, папаша Германовой жены! Жена, конечно, была ненастоящая. Хорту на дочери корчмаря, пусть и богатого, жениться не пристало. Но Герман все ж возился с ней вот уже четыре года, на других девок не глядел, дочку свою признал, носил ей гостинцы, а жене подарки.