Андрей, попав на кухню, расстроился: он хотел воевать, бить врага, мстить за маму, за сестрёнку Аню; ему, конечно, не понравилось, что его отправили к Ольге Васильевне. Но приказ есть приказ, и он смирился.
Егор и Юра с трудом отыскали Степана Коврова. Он сидел в лесу за землянками, прямо на земле, откинувшись спиной к белой берёзе и с любовью чистил винтовку, которую ему вручил Сашок Бойко.
Степан – резвый умом парень, такого же возраста, как Егор и Юра, сказал:
– Вот, Егор, смотри, что теперь будет с фрицем, – он тряхнул трёхлинейкой, показывая, как будет стрелять, при этом голубые глаза его, запрятанные в щелочки, счастливо сверкали. – До Берлина буду гнать этих поганцев, – в нём было что-то детское, наивное – вера в чудо. Берёза покачивала над ним кудрявой головой в знак одобрения.
Егор не ответил Степану, а сразу сообщил приказ командира о завтрашнем дне.
– Пойдём втроём рано утром: я, ты и вот он, – Егор кивнул в сторону Юры и, спохватившись, спросил: – А как тебя зовут?
– Юра.
Степан, продолжая трудиться тряпочкой, протирал винтовку, нисколько не возражал, а согласно кивал головой.
Солнце только коснулось макушек деревьев, а троица ребят, раздвинув колючий забор ельника вышли на редколесье. Перед ними открылась знакомая Юре залитая солнцем поляна, поросшая густыми кустами ольховника. Егор замер у вековой иссечённой осколками сосны – знак, что бой на этой территории был не на жизнь, а насмерть. Он резким жестом руки остановил ребят.
– Егор, ты чего? – удивился Степан.
– Тихо…
Все трое замерли. Егор прислушался к лесу, зорким взглядом ощупал израненную землю, кустистую поляну.
Ранние солнечные лучи пробудили неугомонных кузнечиков. Сквозь их нескончаемый треск была слышна желанная тишина. На светлой поляне стоял устойчивый липкий запах разлагающихся тел.
Весь день ребята рыскали по кустам в поисках того, за чем пришли. Степан, не проронив ни слова, двинулся вперёд, обходил каждый бугорок, каждый куст. Вид у него был мрачный и не располагал к разговору. Юра тихо спросил Егора:
– А чего Стёпка такой угрюмый?
– Будешь угрюмым. Немцы на его глазах мать расстреляли, подозревая, что она прятала партизан… И в него стреляли, только промахнулись.
– Ух ты! – искренне посочувствовал Юра.
– У него шибко большая ненависть к немцам… Как и у меня.