По первости они в складчину сшили себе одномачтовую кочмару длиною в девять саженей, подобрали в свою артель[11] ещё шестерых рыбаков и начали промышлять на тони[12] у Каниного Носа. Ловили ставными неводами сёмгу, камбалу и всякую прочую мелкую рыбу, добывали моржовые клыки. Рыбу солили и по зимним дорогам отправляли в столицу, клыки продавали холмогорским косторезам. Через пятнадцать лет уже каждый из братьев имел свой малый коч и команду. Тремя кораблями они стали ходить на Мурман за треской и палтусиной. Тогда-то и взял меня кормчий Команин Афанасий Иванович на свою посудину младшим помощником, или, как у нас принято говорить, зуйком[13].
Свой первый поход на Мурман я запомнил до мельчайших подробностей. Одна тысяча шестьсот сорок пятого года, двадцатого мая, в два часа дня все приготовления были закончены. Афанасий Иванович скомандовал: «Отдать швартовы!» Развязывая швартовный трос на берегу, я замешкался и, запрыгивая в отплывающий корабль, чуть не свалился в воду. Ухватившись двумя руками за борт, я подтянулся и перевалился на палубу. Команда подняла меня на смех.
– Цепучий малец! – басили поморские глотки. – Этот и на Шпицбергене не пропадёт! И в море у зверя добычу отымет!
Раззадоренные моей неопытностью и неуклюжестью, моряки могли потешаться весь оставшийся день. Но в следующий момент на берегу отсалютовала пушка, и кормчий, встав у румпеля[14], приказал: «По местам!» Наш коч отчалил от холмогорской пристани и, сплавляясь по течению Северной Двины, направился к Архангельску.
В двенадцать лет я впервые увидел свой родной берег со стороны, это было до того удивительно, что я забыл про свои обязанности и не выбрал швартовный трос из воды, он так и волочился за нами вместе с накрысником, поднимая бурун. Накрысник – это такой деревянный круг, его нанизывают на трос, и он свободно вращается таким способом, что, когда крыса пытается пробраться с берега на корабль, дощечка проворачивается, и крыса падает в воду. Вот этот накрысник и бурлил в воде, пока лоцман Витусов Мартын Степанович не преподал мне урок.