Шуну мог рассчитаться и серебром, что принес сын, тогда вся кожа осталась бы у него. Но пока неизвестно, каким путем серебро попало в руки Эли, никто не должен знать об этой странной истории.
Шуну возвращался от кожевника домой, а в голове свербила одна мысль: «Правду ли Эли сказал или – соврал? Какой глупец всучил моему сыну серебро? За что?! Если это правда, брат чем думал, когда отпускал детей одних, с кучей серебра в корзине?! Не мог Махли так поступить! Или мог? Голова кругом. Пока с братом не увижусь – не будет моей душе покоя!»
Еще издалека Шуну услышал тонкий голос, похожий на плач ребенка. Не узнать Кеби, мать Горуса, было трудно.
Египтянка, невысокая женщина средних лет, в длинном платье, с платком на плечах, стояла посреди двора и что-то рассказывала Кара. Горус и Эли стояли подле. Завидев хозяина дома, египтянка замолкла, суетливо накинула платок с плеч на голову.
Кара дождалась, пока Шуну подойдет к ним, протянула ему горсть рубленых пластин на ладони.
– Вот, у Горуса было. Говорит, Эли подарил, – с беспокойством смотрела Кара в глаза мужу.
– Это так? – Шуну строго уставился на сына.
Эли не смутил суровый взгляд.
– У Горуса нет отца. Кто ему поможет?
Шуну увидел упрямую складку у сына на переносице и подумал: «А может, все правда? Может, действительно ему серебро подарили? Мало ли что в жизни случается? А Эли прямо смотрит, глаз не отводит…»
И махнул рукой:
– Ладно, Кеби, оставь серебро себе. Горус, надеюсь, не забудет доброту моего сына, выручит, если что… – положил он руку на голову Эли.
От понимания того, что серебро у них остается, Кеби радостно заулыбалась. Ее маленькое морщинистое лицо, похожее на обезьянью мордашку, засветилось от счастья.
– А я испугалась, – затараторила египтянка, взяв Горуса за руку. – Думала, мой охламон стащил где-то.
Горус возмущенно заворчал:
– Чего сразу стащил?!
Когда они ушли, Шуну все-таки дал подзатыльник сыну. Не сильно, скорее для острастки.
– В следующий раз у меня разрешение спрашивай, прежде чем что-либо раздавать, понял?
– Понял, – буркнул в ответ Эли.