– Пожалуй, тоже пойду. Освежу сигару в курительной, авось и осенит голову какая идея, – сказал Гончаров.
Евгения, собравшись духом, уже хотела обратиться к Некрасову и расспросить о Ленском.
– Да что ты знаешь об охоте, хлыщ французский, – злобно пробормотал ей в лицо Некрасов, после чего резко повернулся спиной.
– Не в себе он. И терпеть не может Тургенева, – догадалась девушка. – Странно, а с виду приличный человек.
Пожав плечами, она двинулась дальше.
В карточной зале Пушкин, Гоголь и подающий надежды студент Достоевский до самозабвения резались в новомодную французскую игру Vingt-et-Un.
– Тройка, семерка, туз, – шепнула Гоголю проходящая мимо старая графиня Голицына.
Гоголь, стараясь заглушить подсказку, стал публично-усиленно шмыгать своим крупным носом.
– Ведьма знает, ведьма не соврет, – подумал Пушкин, смуро покосившись на старуху, и дежурным пером что-то быстро черкнул на манжете.
Достоевский безмятежно сдавал, поглядывая на своего сокурсника Раскольникова. Тот за соседним столом молча точил топор на братьев Карамазовых, в упор не замечая Смердякова с петлей на шее, который буквально изнемогал от безуспешных попыток оказать ему посильную помощь.
Тем временем Гоголь взял банк.
– Это вам не шашечки двигать, господа. Здесь карту очком чувствовать надо! – довольным голосом произнес Гоголь, не подозревая, что тем самым дал название этой игре в дальнейшей славной русской истории. Его слова заглушили выкрики Карамазовых, вновь затеявших спор о наследстве, боге и истине.
Раскольников ядовито плюнул в сторону Карамазовых и устремился вслед за старухой Голицыной, едва не сбив мимоходом Евгению.
Онегина, волнуясь и теряя остатки девичьей гордости, обратилась к присутствующим.