Словом, Шмель был интересным человеком и, что для Ленки было особенно значимо, многое умел делать руками. Даром, что работал большей частью по стройке, Шмель был аккуратен, и его руки были ухоженными, развитыми, как у художника. На них приятно было смотреть, к ним было приятно прикасаться. То, что он и впрямь хорошо рисует, выяснилось случайно: как-то раз Ленка при нем потела над конспектом, а он, отложив в сторону мобильник, взял лист бумаги и принялся рисовать. Ленка посмотрела и ахнула: за какие-нибудь пятнадцать минут Шмель простым карандашом набросал развернутую батальную сцену: войско шло на войско, скрестив пики – головы к головам, щиты к щитам, авангард, фланги, резерв – все как надо, а кажется, чепуха, ничего сложного, кружочки да черточки. Ракурс он взял сверху и немного сбоку, но главное – поразительная четкость изображения и точность в деталях, как на профессиональной книжной иллюстрации. Потом она уже сама просила его изобразить что-нибудь, и он не отказывал: мог за минуту вытащить из небытия на салфетку или тетрадный лист смешного пузатого дракончика, или лошадь, или цветущую ветку сакуры на фоне пагоды. Все нарисованное им было живое, легкое и доброе, как сам Шмель.
Даже почерк у него был легкий, летящий, тяготеющий к диагоналям и косым чертам в дробях. Готовил он не в пример лучше Ленки, а на кулинарные эксперименты, которыми она пыталась его если не удивить, то растрогать, добродушно-скептически хмыкал. Один раз, на первых порах знакомства, она заранее к его приходу напекла творожного печенья с корицей и выложила в вазочку с горкой, а Шмель выпил кофе и даже не притронулся. Так и выхлебал вхолостую перед полной вазочкой, от которой по всей квартире плыл шлейф соблазнительных ароматов. А она постеснялась напрямую предложить. Позже поняла: гордый нрав Шмеля не позволял ему есть в гостях, даже там, где его ждут и любят. Он и подарки не любил – особенно на день рождения, когда не мог ничего подарить в ответ. Ничего не отдал – значит, ничего не взял. Это было его кредо.
А еще с ним всегда было как на лыжах с горки. Ленку махом выбрасывало в другое измерение, где не существовало общепринятых ориентиров – рутины, дедлайнов, набивших оскомину сетевых новостей. И даже бытовуха начинала играть другими красками, когда он делал что-то по хозяйству, например, принимался готовить или как-то раз помогал ей с ремонтом в комнате. Шмель на удивление легко вписывался в любое дело, если ему было интересно – в противовес, «неинтересно» от него звучало приговором и не подлежало обжалованию.