– Кажется, в последнее время я стала слышать этот вопрос все чаще.
– Это не удивительно. Ты позвонила и предупредив, что будешь после обеда, бросила трубку. Даже не объяснив причину.
Я все ещё крутила печенье в руке.
– А должна?
На этот раз обе брови девушки взлетели наверх.
– Извини, Ника. Утро выдалось не очень.
Девушка продолжала молча, выжидающе смотреть на меня. Секунд через пять я сдалась под её напором.
– Я была у матери, – с помощью одного указательного пальца печенье теперь каталось по столу, словно на нем ездил цирковой медведь.
– Я думала, ты только позвонить ей собиралась.
– Обстоятельства немного изменились.
– И что? Как она отреагировала на то, что полиция вновь берётся за дело Кита?
– Как раз об этом мы и не успели поговорить, – печенье остановилось под контролем моей руки.
Ника непонимающе смотрела на меня и я, наконец, подняла на неё глаза.
– Зато я узнала, что Кит – мой брат только по её линии.
Глаза Ники, и без того большие, округлились от удивления.
– Быть не может…
– Н-да, – я вернулась к своему бессмысленной игре с едой.
– А твой отец? Он знал?
– Нет. Отец Кита тоже не в курсе. Она ухитрилась обмануть всех.
Ника глубоко вздохнула.
– Ты собираешься его есть? – она кивнула на печенье в моей руке.
– Нет, – одним резким движением оно полетело в мусорную корзину.
– Детка, тебе необходимо развеяться. Такое непросто принять.
Я протестующе покрутила головой, но, кажется, Ника была настроена решительно. Думаю, это ей нужно было развеяться, и она нашла повод взять меня с собой.
– Брось, мы с тобой давненько никуда не выбирались. И видимся-то, в последнее время, только на работе.
– Прости, я сама не своя все эти месяцы, а тут ещё и такие откровения. Мне не слишком-то хочется веселиться, – я умоляюще взглянула на подругу.
– Ничего не знаю, в шесть мы встречаемся в вестибюле и едем в бар, – девушка явно была нацелена на победу в этой схватке.
Спорить сил не было и, кивнув головой, я признала своё поражение. Снова.
День тянулся медленно, а новости были скучные. Надо признать, это лучше, чем очередное известие о пропавшем мальчике или девочке, но все равно на душе было неспокойно. Я все думала о маминых словах, о том, кто я такая, кем был мой отец. Верилось во все это все меньше и меньше. Может, она все это выдумала, спятила от горя или у неё посттравматический синдром? Хотя, за все годы единственным признаком расстройства её психики было то, что она ненавидела меня.