– Ошалел?
Я рассмеялся, и он сделал вид, что отвешивает мне подзатыльник:
– Че ржешь? Давай проходи.
Я очень боялся, что Тифон изменится. Многие рассказывали, как армия меняет людей.
Прошло, конечно, всего ничего, каких-то два-три месяца. Но в моем воображении тот, кто уходил в армию, менялся сразу, словно попадал в автомат для реконструкции людей.
Но Тиф человеком не был. Он был Терминатором, поэтому почти не изменился.
Все те же точеные скулы, выступающие чуть резче обычного, колкий взгляд, черный дракон, пульсирующий на шее, бритые виски.
– Мне кажется, ты похудел, – сказал я.
– Угу. Три кило потерял.
– Нагрузки?
– Чего мне нагрузки? Еда.
– Я думал, в таком месте должны нормально кормить.
Он нахмурился:
– Ты мне местом не тычь, понял?
После нашего полного приключений лета, когда мы много чего натворили, Андрею пришлось пойти с отцом на сделку: Юрий Романович улаживает наши неприятности, а Тиф покорно соглашается служить там, куда его пристроят. Так он оказался в части подмосковного подразделения МЧС.
– Понял-понял. Просто так сказал.
– Только в этой квартире голяк, – предупредил он. – Мать завтра приедет. Велела купить все для бутербродов. А я, пока тебя ждал, всю колбасу уже сожрал, но сыром могу угостить.
Я прошел за ним в комнату.
Там тоже все осталось по-прежнему, как в школьные времена. Шведская стенка, груша, плакаты с известными боксерами, старый комп с монитором-коробкой, рядом на столе лежала зеленая картина, которую Тифу подарил полоумный дед-художник из больницы.
Тифон сгреб рюкзак и раскиданные вещи в сторону, чтобы я сел на диван, а сам развалился на стуле, вытянув ноги и скрестив руки на животе.
– Держи, – я протянул ему пакетик с блинчиками. – Бабушкины. Теплые еще.
Он охотно взял пакетик.
– Сам будешь?
– Не, только позавтракал, – мужественно отказался я, стараясь не вдыхать аппетитный запах. – А ты чего вдруг дома?
– Романыч выписал. Юбилей у него. Мать говорит, его идея. – Тифон жадно откусил половину блинчика. – Но я не верю.
– Надолго?
– До третьего января.
– Круто! Не знал, что в армии так можно.
– У нас, блатных, все можно. Сплошной санаторий. – Тиф зло заулыбался, нарочно подчеркивая, насколько ему неприятно находиться в привилегированных условиях.
Чтобы не продолжать тему, я схватил со стола картину. На ней был изображен зеленый квадрат, и называлась она «Все зеленое». В искусстве я совершенно не разбирался, но догадывался, что при ее написании были использованы какие-то особые техники, создающие оптические иллюзии.