И я легко расстался с Галей. На том же стадионе. Она спросила, чем я собираюсь заняться завтра. И я равнодушно пожал плечами. Было уже не до нее. Страшно хотелось жрать.
Мишка ни о чем меня не расспрашивал. Мне это в нем нравится – редкое качество. И о письме я ему ничего не сказал. Не было его – и все.
Решаем вопрос, когда ехать на сенокос и на рыбалку. Впереди столько интересного! Меня, наверно, потому и к девочкам так болезненно тянет, что в жизни ничего интересного не видел.
И ну их всех к чертям! С ними обязательно влезешь в грязь.
Все сжато, спрессовано и выброшено в прошлое. Я не успел ничего зацепить своим пером. Просто не хватало сил. Вернее, не смог побороть в себе лень. А она, матушка, как жена декабриста, последовала за мной в Сибирь. Ее, родимую, я обнаружил на следующий же день после прогулки с Галей.
Конечно, это не означает, что все две недели я на диване занимался обломовщиной. После Гали я попал в районную библиотеку, где напоролся на собрания сочинений Золя, Мопассана и Бальзака. Прочел пять книг. И еще парочку хочу прихватить с собой как доброе воспоминание о безмятежных днях моей сибирской жизни. Да простят меня бог и библиотекарша за вынужденную кражу.
На танцах больше не был. Эти увеселения не очень совмещаются с чтением.
Где-то через неделю Галя Герцфельд встретила Мишку и поинтересовалась, почему это меня не видно. И Мишка ответил:
– Да он сюда приехал, чтобы отдохнуть от таких, как ты!
Больше она не спрашивала.
Здесь много хороших девочек. Но Галя, видно, растрезвонила обо мне на всю округу. Даже незнакомые девчонки оглядываются на улице, будто на голове у меня рога.
Трое суток провел на сенокосе. Деньки эти навсегда впитались в меня свежим бодрящим воздухом, охотничьей избушкой, костром на берегу Оби, болотами, лугами, озерами – голубыми блюдцами, утренними туманами, которые молоком окутали кустарники и рощицы. И сейчас закрываю глаза и вижу лодку-облосок, скользящую по зеркальному озерцу, снасти, от которых, как и от воды, поднимается пар, золотых карасей над черной глубиной водоема, белые кувшинки, камыши и шум утренних перелетов водоплавающих птиц.
Приятная усталость после ходьбы-погони за Мишкой и дядей Борей. Дядя Боря сделан из железных костей и резиновых мышц специально для преодоления лесов и болот. Ноги у него длинные и худые, как у кузнечика, загнавшие за свою жизнь не одного лося и отмерившие по валежникам и топям несчетные тысячи километров, – не в пример моим, таким же худым и длинным.