Впервые в жизни стрелял из ружья. Выпалил по уткам пару десятков патронов. Набил огромный синяк на плече. Раскровавил безымянный палец об курок. Но в бутылку с двадцати шагов все-таки попал.
И еще обратил внимание, какой удивительный язык у местных мужиков. Видно, окружающая природа все-таки влияет на его выразительность.
Сидим мы как-то вечерком на песчаном берегу обского плеса. Над водой склонившиеся ивы, не просыхающие от слез, стволы подмытых деревьев, сгнившие корни, дымящийся котелок – дело к ужину. Дядя Боря только что подъехал на мотолодке, бросил в траву мешок с уловом, дал Мишке указание разделывать чебаков, сам принялся расправлять сети.
Откуда-то из зарослей является мужик в брезентовой куртке, в рыбацких сапогах. Это Голдовский, бывший гроза рыбнадзора, ныне скромный бракашик. Вместо обычного приветствия раскрывает духовку (так тут говорят):
– Ах ты мудак, у тебя что, повылазило! Перемет мой переехал!..
– Сам ты мудак! – отвечает дядя Боря, не прекращая своего занятия. – Нашел где поставить!..
– Оба вы мудаки! – раздается голос. – Один мудак поставил, другой мудак переехал. Виноваты ваши родители – мудаков нарожали!..
Подходит еще один мужик, точнее, дед лет шестидесяти. Это Карелин, старый матерщинник, браконьер и пьяница.
Дядя Боря бросает свои сети. Все трое усаживаются к костру и начинают материться. Постепенно из матов закручивается глубокий разговор, отражающий кучу проблем – нет того, нет другого, плохо там, плохо здесь, тот обманщик, этот вор, та сучка, эта курва, а в общем весело. Жизнь тяжела, но крепкие словечки ее облегчают, как, впрочем, и крепкие напитки…
Очень скоро у костра возникают две бутылки водки. Грубые сухие лица обмасливаются.
– Мишка, Лешка, вы будете? – с надеждой на отказ произносит дядя Боря.
И надежда его не оправдывается. Кто ж под уху откажется от водочки?! Эх, дядя Боря!..
Молчаново мелькнуло, как яркий, ободряющий, но короткий сон.
Оставляю эти места с нарастающим чувством голода. Я не насытился природой. Поэтому, отъезжая от молчановской пристани, грустил, будто покидал любимую, которую всего раз поцеловал. Правда, здесь остается и та, которую не целовал ни разу. Но не так уж она и любима была.
Раннее утро. Холмы, поросшие темным лесом, телебашня еще светится. Белые крыши молчановских домов отдаляются, уменьшаются. Брат Мишка на берегу теряется в небольшой кучке провожающих. Но я знаю, что он еще там, стоит и смотрит вслед пароходу. Подо мной темная парящая вода – это Обь невозмутимая, могучая и плавная. Добрая и приветливая Обь, приводящая в этот сказочный уголок и уводящая из него.