– Да, но это были за электричество и газ, и было это в прошлом месяце. Это повару и горничным.
– Боже, сколько же денег приходится отдавать! – нервно рассмеялась Аньеза и нечаянно отстригла конец странной фигуры. – Ой, как считаешь, Бабушка заметит?
– Не думаю. Просто приклей ее обратно, разницы все равно не будет. Они и так были как неживые.
Аньеза снова рассмеялась и украдкой посмотрела на дочь. Та задумчиво крутила конец своей косы и что-то подчеркивала в странных бумажках.
Если бы Аньезе быть хоть немного предприимчивее; если бы ей быть не здесь, а в родной Тоскане! Тогда бы она мигом принялась за свою милую девочку, разрешила бы ей все что угодно, и у той наконец пропало вечно нахмуренное выражение лица.
Аньеза прекрасно помнила, какими смеющимися были глаза у маленькой Мадаленны; хрупкие искорки плясали там, и она всегда хохотала, словно ее кто-то щекотал. А потом они переехали в этот страшный дом, и девочка словно потухла, словно ее сияние кто-то взял и накрыл колпачком. Теперь она уже редко смеялась, только мрачно улыбалась, и все время что-то высчитывала, высчитывала…
«Моя дочка не обязана быть вашей экономкой», – сказала тогда Аньеза миссис Стоунбрук. «Если хочет жить в моем доме и питаться за свой счет, обязана», – ответила миссис Стоунбрук и так злобно сверкнула глазами, что Аньезе захотелось схватить девочку в охапку и бежать, куда глаза глядят. Но карманы Аньезы были пусты, а все деньги Эдварда становились собственностью Бабушки, и Мадаленна, маленькая Мадаленна, вдруг взяла маму за руку и, глядя старухе в глаза, согласилась быть и экономкой, вести хозяйство. Плод мезальянса, так всегда называла ее злобная Бабушка, а Мадаленна только угрюмо смотрела в потолок и сжимала зубы, а Аньеза плакала от боли и бессилия.
– Не беспокойся, мама, я разберусь с этим. – Мадаленна быстро поцеловала Аньезу и уселась в кресло. Аньеза присмотрелась к платью дочки; она определенно его уже видела на ней когда-то очень давно.
– Милая, я помню откуда-то этот сарафан.
– Да, я нашла его сегодня с утра. – рассеянно отозвалась Мадаленна; цифры отчаянно не хотели складываться вместе. – Не нравится?
– Очень нравится. Только ты ведь знаешь, как Бабушка относится к подобному…
– Я переоденусь.
Хуже цветов миссис Стоунбрук ненавидела старую одежду и требовала, чтобы каждый день и Аньеза, и Мадаленна появлялись непременно в новых нарядах, даже не задумываясь, откуда они смогут их взять. Подобное самодурство изводило Мадаленну, и она давно бы сказала все, что думала об этом, если бы не указания доктора и опасность в виде еще одного припадка. Мадаленна не любила Бабушку, но желала ей только здоровья.