Никто пока что не изъявил намерения в нее плюнуть.
Фрэнсис и ее друзья возобновили прерванный разговор, а Джорджиана охотно слушала, радуясь первоклассной компании и тому, что стала ее частью, но при этом не на шутку переживая, что если сама откроет рот, то сморозит какую-нибудь несусветную глупость о погоде или жизненном цикле лягушки.
– Нет, говорю вам, если мистер Уизерби еще раз вот так посмотрит на меня искоса в воскресенье, я во всеуслышание провозглашу его извращенцем и всей пастве сообщу, что, когда во время службы я поменяла позу, он пытался поглазеть на мои лодыжки, – веселила всех Фрэнсис. – По правде говоря, неудивительно, что я так редко бываю на службе – одного этого достаточно, чтобы толкнуть женщину в любящие объятия дьявола. Когда он пялится на меня, произнося молитву о семье и супружеском долге, я вижу, о чем он мечтает, – сделать меня своей женой, чтобы я раздалась в талии, нарожала ему целый выводок детей, раздвигала перед ним ноги лишь раз в году сугубо ради продолжения рода и на протяжении всего действа истово думала о Господе нашем.
Джорджиана поперхнулась вином и, рассыпавшись в еле слышных извинениях, приняла от мистера Кроули платок с монограммой.
– Ну если не достопочтенному викарию, то кому еще пялиться на эти лодыжки? – осведомился мистер Смит с фамильярностью, которая заставила Джорджиану предположить, что сам он был бы весьма не прочь узреть упомянутые части тела. – Я слышал достаточно сплетен, но хотел бы обратиться напрямую к их источнику.
– Я воздержусь от комментариев. – Фрэнсис отпила из бокала и усмехнулась женской части компании.
Джорджиана хотела бы знать, о чем она умолчала, чтобы иметь возможность многозначительно улыбнуться, как это сделала мисс Дагрей. Мисс Вудли лишь еле слышно фыркнула.
– Так кто этот счастливчик? – спросил мистер Кроули. – О Фрэнсис, только не говори, что это тот надутый высокомерный франт – неподражаемый мистер Рассел?
– Ты сам такой же надутый, Кристофер, и ты это знаешь, – парировала Фрэнсис. – И ради всего святого, ты носишь бархат в июне. Немного скромности пошло бы тебе на пользу.
– Что ж, ты права, но мне хватает благородства и деликатности признавать все свои многочисленные достоинства и редкие недостатки, – заметил мистер Кроули, похоже, ничуть не оскорбившись. – А вот он делает вид, что не имеет ни малейшего представления о причине своего скромного необъяснимого обаяния – обо всех двадцати тысячах причин в год, – и напускает на себя в высшей степени изумленный вид всякий раз, когда очередная мамаша подкатывает к нему с выводком дочерей, которые чуть ли не в обморок валятся у нее за спиной. Он таким был еще в Итоне. И к тому же, – добавил мистер Кроули самодовольным голосом человека, которому ведома страшная тайна, – он затащил Китти Фазеринг в постель.