Беседа с юным паломником, побывавшим в тех краях, где некогда бывал и он, пробудила в Кадфаэле дремавшую тягу к странствиям, призраки минувшего ожили в его памяти.
– Как-нибудь в свободное время мы с тобой обо всем поговорим. Но только не теперь! Хотя ты и не чувствуешь себя усталым, тебе следует поберечь силы. А завтра мы улучим часок-другой. Теперь же отправляйся спать, мне еще надо заглянуть в трапезную.
– Да, ты прав, – глубоко вздохнув, признал Илэйв. – И все же, как я рад, что добрался сюда и выполнил обещанное. Доброй ночи, брат, спасибо тебе за все.
Кадфаэль смотрел, как юноша идет по двору и поднимается по ступеням странноприимного дома, сильный и ловкий; странствовать ему, несмотря на юные годы, довелось столько, сколько иному не выпадает за целую жизнь. Здесь, в этих стенах, никто не может даже вообразить себе те земли, где побывал юноша, – никто, кроме Кадфаэля. Былая жажда странствий вновь овладела душой монаха, впервые после многих лет мира и спокойствия.
– Ты вспомнил его? – Брат Эдмунд выглянул в окно из-за плеча Кадфаэля. – Он раз или два совсем молодым пареньком приходил сюда по поручению своего хозяина. За эти годы он очень изменился, да и неудивительно: ведь ему пришлось побывать едва ли не на краю земли! Порой мне кажется, Кадфаэль, что я многое упустил в своей жизни.
– Рад ли ты тому, что отец так рано отдал тебя в монастырь? – спросил Кадфаэль. – Или считаешь, что был бы счастливей, оставаясь мирянином?
Эдмунд и Кадфаэль были старые друзья и потому могли задавать друг другу такие вопросы. Брат Эдмунд улыбнулся благодушно.
– Ты бы себя о том же спросил. Я человек старого уклада и другим уже не стану – ни при Радульфусе, ни при любом новом аббате. Перед тем как идти в трапезную, помолимся о верности принесенному обету.
На следующее утро юный Илэйв предстал перед капитулом: его пригласили, едва только были обсуждены текущие монастырские дела.
Заседавших было больше, чем обычно, так как на собрании капитула присутствовали и гости. Каноник Герберт, миссия которого временно откладывалась, не собирался ограничивать свою кипучую деятельность и постоянно совал нос во все дела аббатства. На капитуле он восседал по правую руку от аббата Радульфуса, здесь же был Зерло, епископский дьякон, сопровождавший грозного прелата и ревностно служивший ему. По словам Хью, дьякон этот был скромным, добрым малым. На его круглой невинной физиономии были написаны все движения души, перед Гербертом Зерло трепетал. Лет ему было чуть больше сорока, на гладко выбритых щеках цвел румянец, а вокруг тонзуры топорщились редкие волосы. За все время пути он достаточно натерпелся от капризов всевластного попутчика и ничего так не желал, как скорейшего и мирного сложения своих обязанностей. Однако путь в Честер был еще впереди.