В тот раз ничего с ударными не было – я побоялся, что это будет уж слишком, а потому мы ограничились кляпом, наручниками и каким-то адским совершенно сексом. Я словно не любил ее, а наказывал, и Мари, к моему удивлению, восприняла это на ура. До этого у нас никогда такого не было…
Утром она, сев на кровати и поджав под себя ногу, рассматривала изодранный ее зубами кляп и удивлялась:
– Надо же… не помню ничего…
Я рассмеялся и убрал с ее лица прядь волос:
– Ты была восхитительна, Машуля.
– Я не спрошу, где ты это взял, – сказала она, откидывая кляп на подушку. – Но пообещай… – она вдруг легла на меня сверху, взяла в ладони мое лицо и прошептала: – Пообещай, что мы это непременно повторим так, чтобы я запомнила.
Мне кажется, никогда я не слышал ничего более приятного и волнующего, чем вот это.
Воспоминания почему-то всегда являются в самый неподходящий момент. Не знаю, отчего мне настолько больно вспоминать, как все было. Сначала-то было хорошо, даже мечтать о лучшем было кощунственно…
В настоящем же я сидел у кровати Олега, смотрел на него и думал – ну, вот что теперь? Что мне теперь делать с ними обоими? Мари не простит такого к себе отношения, уж кому-кому, а мне объяснять не нужно, на собственной шкуре это узнал.
А Олег… в своем желании быть самураем до конца он слегка заигрался, перешагнул черту. Я видел, как ему плохо – а уж если я это видел, значит, там внутри совсем швах. Я не знаю человека, умевшего бы владеть собой лучше, чем Олег, или хотя бы так же. Он всегда казался каким-то каменным, стойким, невозмутимым. Мари называла это «эмпатией бетонного столба», имея в виду, что Олег практически бесчувственный – во всяком случае, внешне.
И сейчас я воочию видел, как этот столб покрылся глубокими трещинами, и внешний бетон держится только на арматуре, но стоит приложить совсем минимальное усилие, и он просто рухнет, рассыплется в пыль. А это оказалось очень страшно – видеть, как разрушается твой лучший друг. Но – кто ему виноват?
– Не звонила?
Я знаю, чего стоит ему задавать такой вопрос мне.
– Нет, Олег, не звонила. С чего ей мне звонить?
– Не ври.
Молча протягиваю ему телефон, но Олег, конечно, не опустится до такой вещи, как проверка списка звонков, он для этого слишком… не знаю, порядочный, что ли. У них и с Мари так было – личные границы, за которые никто не переступает. Ей тоже никогда не приходило в голову копаться в чужих телефонах, ящиках или карманах. Меня, признаться, это очень злило, но, возможно, потому, что она требовала такого же отношения в ответ, а я хотел знать, что она делает, когда рядом нет меня.