Мари, в джинсовом обтягивающем комбинезоне, распахнутой кожаной куртке и высоких кожаных ботфортах стояла посреди двора, уперев руки в бока, и крыла матом какого-то бичеватого мужика. Тот чесал репу и что-то бормотал, но Мари не слушала, поливая его на чем свет стоит. Прислушавшись, я понял, что это сторож, что он запил, а Мари обещает выкинуть его на улицу и даже вещи не дать собрать. Ого… выходит, это все ее, что ли? Не хило так…
– Громко орете, Мария Викторовна, – заметил я вслух, когда сторож свинтил куда-то в угол двора.
Мари резко обернулась, увидела меня и замерла.
– Дэн? Ты как тут?
– Да я-то тачку в сервис пригнал, а вот как тут ты?
Она неопределенно махнула рукой:
– А я тут в аренду все это сдаю.
– Откуда дровишки? – выбрасывая в урну пустой стакан и вставая, поинтересовался я.
– Неважно.
Я подошел к ней вплотную, взял за руку и почувствовал, что она дрожит. Тогда согнутым пальцем второй руки я поднял голову Мари вверх за подбородок и заглянул в глаза:
– Бросить меня решила, значит?
– Перестань, Диня, пять лет прошло… – она попыталась вырваться, но я держал крепко.
– И как – нашла нового Верхнего?
По тому, как дернулось у нее веко правого глаза, я понял, что попал в точку – нет, не нашла, а Голод такой, что сейчас ее на что угодно можно уговорить. Мазохизм – это как наркомания, только тем вещества нужны, а этим – боль.
– Поедем ко мне, – хрипло сказал я, чувствуя, как в джинсах все заполыхало от предвкушения. Давненько со мной такого не случалось… – Поедем, зайка, тебе будет хорошо… тебе ведь нужно, я вижу… поедем, я сделаю так, что ты обо всем забудешь…
Она вообще не сопротивлялась, села в только что выгнанную автослесарем машину, махнула ему рукой и сказала, что приедет через пару дней. Я рассчитался за работу и прыгнул за руль.
Ехали молча, но я слышал, как тяжело дышит Мари, отвернувшись в окно, а я мог думать только об одном – скорее добраться. Войти в комнату, запереть дверь, раздеть ее догола, долго-долго целовать всю, а потом толкнуть к кресту… а уж там – ну, как пойдет.
Первым делом, заперев дверь, я щелкнул кнопкой магнитофона, и комнату заполнила «Энигма» – «Mea culpa», я любил эту песню. Мари закрыла глаза, и мне вдруг пришла в голову идея. Я вынул из шкафа маску – такую, как используют для сна в самолетах, но кожаную. Она валялась у меня без дела пять лет. Закрыв Мари глаза повязкой, я начал раздевать ее, стараясь не прикасаться к коже – боялся кончить, как подросток, настолько сильно хотел ее. Под джинсами у нее были чулки – эту дурацкую привычку она подхватила сразу после школы, но сейчас вид этих черных чулок завел меня еще сильнее. Я опустился на колени и прижался щекой к ее обнаженному животу, боясь дышать. Кожа Мари пахла чем-то знакомым, от чего у меня внутри все свернулось в клубок. Нет, надо срочно что-то делать, пока я не похерил весь экшн своей ванилью…