– Как ты мог взять лодку без спроса?! Ты мог посадить ее на мель! – Немецкий акцент Фрорина сейчас был очень заметен.
Рудольф молчал, обмирая, и внимательно смотрел на носки лаковых туфель хозяина, только в паре мест забрызганные грязью. В сумеречном свете раннего утра они выглядели странно, словно облитые водой.
– Но не посадил же. – Толстый молодой человек смотрел на Рудольфа весело, с лихим прищуром. – В который раз ходил там? Ну-ка отвечай!
– В первый. – Рудольф с опаской мазнул взглядом по лицу Фрорина и посмотрел прямо в глаза толстощекому. От волнения ему все время хотелось говорить по-латышски, и потому русские слова давались с трудом. Он подумал и добавил, пожав плечами, чувствуя, как изнутри поднимается волна раздражения: – Фарватер всем известен, да что я, маленький, что ли? Моторы эти лучше меня никто не знает, невелика хитрость по воде рулить!
Тут он, спохватившись, снова с испугом взглянул на Фрорина и понурился. Выходило скверно. Если Фрорин сейчас его уволит, найти хорошую работу будет непросто. Псков невелик, все друг друга знают. Рудольф нахмурился и сидел, опустив плечи, наклонив голову и глядя себе под ноги, от которых к низу живота поднимался холод. Почему-то вдруг остро запахло бензином и маслом – а раньше не пахло совсем.
– В десять утра придешь в контору за расчетом, – голос Фрорина был сух. – Проверь, чтобы лодка была привязана. И за бензин вычту, и за прокат. Пойдемте, Петр Петрович…
При обращении к толстощекому голос у Фрорина изменился до неузнаваемости. Прямо-таки маслом потек. Видать, крупная шишка, – грустно усмехнулся Рудольф и продолжил сидеть, разглядывая прекрасно оструганные и недавно окрашенные доски палубы. Все тело заполняла горечь и пустота: что теперь скажет папа? Ехать пастухом в Аллажи?..
– Значит, увольняете его, Эмилий? – Толстощекий обращался к Фрорину по имени. – А потом не пожалеете? Слышал я про этого чудо-мастера.
– Увольняю! – Фрорин резко повернулся и снова сильно пошатнулся, но Петр Петрович опять успел поймать его за локоть и не дал упасть в воду. Рудольф вскинул голову и с надеждой взглянул на толстощекого. Фрорин же крепко уперся тростью в доски причала, расставил для устойчивости ноги и, покачиваясь, сказал тоном ниже: – Таких… не держим.
– Купеческое слово верное, – Петр Петрович кивнул, ухмыльнулся и посмотрел на Рудольфа. – А ну-ка, герой, иди сюда.