Сердце Рудольфа гулко билось. Тогда, в первый раз, осенью 1910 года на Коломяжском аэродроме, восприятие полетов было совсем другим. Тогда это была диковинка, потрясшая молодого человека до глубины души. Здесь же он своими руками помогал собирать аэропланы, видел, как они постепенно приобретают свой облик, как оживают моторы, выкатывал машины из ангара, таскал к ним бензин и касторку… Это было уже свое, за две недели ставшее если не привычным, то знакомым. И вот «Фарман» проплывает над головой, и сознание наполнено ощущением сопричастности к этому прекрасному, как утренняя заря Аустра, чуду современности – полету.
Застрекотал двигатель у «Блерио», а над аэродромом тем временем вальяжно прошла «десятка». Пожалуй, даже пониже, чем «восьмерка». Отдаляясь от стоянки, «Фарманы» глухо стрекотали, а когда проходили над головой, звук усиливался, становился более мощным и потом басовитым. Пока «восьмерка» разворачивалась к аэродрому, а «десятка» летела на юг, Поплавко дал полный газ и вывел «Блерио» на старт. Легкая машина быстро разбежалась и плавно взлетела, также разворачиваясь направо на высоте около трех десятков метров. Рудольф представил, как перекашиваются крылья аэроплана для поворота: правое опускается передней кромкой вниз, а левое поднимается вверх. Все же «крылышки» у «Фармана» как-то понадежней… А, впрочем, ему ли судить!
Прищепов на «восьмерке» тем временем снижался, периодически выключая зажигание. Когда мотор аппарата переставал тянуть, становилось слышно «десятку», взявшую курс на аэродром, и «Блерио», летевший на юг. Наконец, «восьмерка» словно повисла над травой летного поля на высоте полуметра, а потом плавно опустилась тележкой на грунт. Небольшая пробежка, и «Фарман», вальяжно покачиваясь, покатился к стоянке, где находились встречавшие машину механики.
Посадка «десятки» была столь же впечатляющей. А следом за ней над аэродромом прошел Поплавко на «Блерио», покачав крыльями. Когда машина закрывала крылом солнце, материя слегка просвечивала, и в лучах заходящего солнца аппарат казался нежно-розовым. А сине-голубое небо делало его еще ярче. «Десятка» тоже подкатилась к стоянке с выключенным мотором. В небе стрекотал теперь только «Блерио», летевший на юг, словно огромная, ярко освещенная низким солнцем стрекоза. Наконец, приземлился и он.