Его идейности хватило ненадолго.
Он обещал быть настоящим коллективистом и товарищем, обещал давить в себе порывы эгоизма, но в какой-то момент осознал, что с Партией и Союзом его ничего, по большому счёту, не связывает, и что жизнь его, видимо, свернула не туда.
Какими бы хорошими не были идеи, как бы сильно они не вдохновляли, иерархия и бюрократия всегда вытравят из идей всё естественное и боевитое. И Петра начало тошнить от бесконечной вереницы пленумов, на которых мусолили одно и то же из раза в раз. Иногда у него разыгрывалось воображение – он представлял, как во время выступлений из-под стола показывал мордочку и скалил зубки одобрям-с. Постепенно одобрям-с выбирался из своего убежища и кусал за ноги каждого присутствующего, и в итоге голосование было неизменным – ЕДИНОГЛАСНО.
Вокруг себя Пётр видел одни лишь номенклатурные задачи. Был случай – из ЦК поступило указание провести конкурс детских талантов с песнями, танцами и чтением стихов. Организация конкурса легла на плечи Коновальцева. Со своей работой он справился достойно, но, как обычно бывает, не обошлось без ложки дёгтя.
Местом проведения должен был стать актовый зал университета. Иван приложил немало усилий, чтобы выбить разрешение. Пришлось пойти на уступки и позиционировать конкурс как внепартийный. Только вскрылось это перед самым началом, когда Козинцев вошёл в зал, тряхнул седой гривой и заорал:
– Где партийные флаги? Где партийная атрибутика?
Звеня медальками на кителе, подскочил Коновальцев и начал растолковывать, мол, так-то и так-то, мероприятие будет вне политики.
– Ты совсем распоясался, что ли? Лиза, у меня в багажнике завалялось несколько флагов, принеси, пожалуйста.
– Михаил Андреевич, я обещал людям, как они потом будут смотреть на нас, на мой Союз?
– Хватит дурачка валять, мероприятие будет партийным и точка.
Лиза метнулась туда-обратно и умоляющим тоном попросила Петю:
– Ну повесь флаги, пожалуйста.
И тут Коновальцев как с цепи сорвался:
– Не смей вешать, я тебе приказываю! – он глядел из-под бычьего лба гневными глазищами.
Пётр опешил и застыл с флагом в руках. Кругом на него смотрели дети, родители, всякие посторонние люди. И он почувствовал себя растоптанным. А лоб Коновальцева блестел, готовый к тарану.